Семинары «Экономика заслуг» 10.11.2011 00:00 Александр Долгин «Экономика современной культуры и творчества» Классическая экономика имеет дело с редкостью: это относится и к продуктам культуры. Когда есть то, что можно ограничить, лимитировать — будь то тираж или количество мест в зале,— выстраиваются экономические отношения. Одновременно с редкостью возникает конкуренция, соотношение спроса и предложения — и культура продается точно так же, как бифштексы или автомобили. Но то, что хорошо для бифштекса или автомобиля — предсказуемое качество плюс несколько новых фишек,— в культуре не работает. Предсказуемость и усредненность музыки или книг, создаваемых конвейерным способом, обесценивают культурный продукт. Психология потребителя такова: раз он видит, что музыка или книги делаются в полсилы, то и переплачивать за это он не хочет. Таким образом, постепенно эта установка, что "культура ничего не стоит", начинает распространяться не только на заведомо поточную продукцию, но и на всю культуру вообще. Отсюда запрос на новые схемы продвижения культурного продукта". В рамках семинара мы рассмотрим взаимосвязи социально-экономических и эстетико-символических аспектов в культуре; основные социально-экономические факторы, влияющие на проектную философию современной культуры; базовые характеристики конкретных сегментов культурной индустрии; основные, типовые проблемы в области производства и потребления культурных благ.

RSS, семинары клуба

Александр Долгин. Спасибо, что пригласили меня. Спасибо, что пришли. Я постараюсь рассказать все, что я знаю, и ответить на любые возникшие по ходу дела вопросы, поддержать повороты вашей мысли. Для меня чрезвычайно приятна и полезна такого рода коммуникация.

Поскольку я не до конца в данный момент представляю себе интересы аудитории и бэкграунд, то я предлагаю действовать следующим образом. Я намечу несколько, на мой взгляд, важных, интересных, плодотворных тем. Все они, так или иначе, будут завязаны на основной профиль деятельности принимающей стороны, то есть на... у вас это называется экономика заслуг, и на меценатство.

Я бы озаглавил свое выступление так: «Экономика альтруизма или прагматика альтруизма». И когда я обозначу несколько тем, а все они будут между собой тем или иным образом связаны, после этого мы определим дальнейшую локализацию, наиболее интересные вопросы для вас и для меня. А также выберем язык, на котором нужно разговаривать: мексиканский или русский. На самом деле, научный, научно-популярный или деловой. Это зависит от ваших предпочтений.

Начну чуть-чуть издалека, но это быстро приведет в знакомое русло, а именно в экономику культуры, экономику человеческих отношений, коммуникаций. Собственно, я работаю в логике экономики как дисциплины, которая стремится говорить о вещах несколько более предметно и расчетно-измерительно, чем это свойственно гуманитарному блоку дисциплин, которые говорят очень важные вещи, задают очень важные рамки… Но это все спекуляция, это все филология, то есть это все термины, слова и определения. А реальные процессы всегда протекают в поле действия множества сил, интересов и прочих-прочих движущих обстоятельств. И не зная величины этих сил, очень трудно понять равнодействующую – куда же все-таки будет поворачивать? Поэтому можно расставить все правильные слова и при этом не уметь ничего прогнозировать на деле.

Начнем без долгих предисловий. Когда разразился кризис 2007-2008 гг., посыпалось довольно много объяснений, почему, что произошло. Часть из них, которые давали экономисты, были довольно изощренными. И там фигурировала такая логика, такая терминология о subprime ипотечных кредитов, то есть плохих ипотечных кредитов. Повторяю, это довольно элегантная, изощренная логика, у которой есть второе и третье дно. Если интересно, я про это расскажу, потому что немного разбираюсь.

Но на мой взгляд, не отвечали на самый главный вопрос. А именно... Да, какая-то костяшка домино обвалилась. Да, обнаружился какой-то сегмент экономики, где пошли невозвраты. И экономисты объяснили, какая костяшка обвалилась, почему именно она обвалилась, какие ошибки были сделаны. Но вопрос-то в том, почему вообще домино? Почему обвал какой-то маленькой костяшки, да, в большой Америке, но все-таки это какие-то микроскопические доли в мировой экономике, так на нее влияет?

Я выдвинул и опубликовал свой взгляд на этот процесс, который прямиком соотносится с теми процессами, которые происходят в современной культуре и, на мой взгляд, имеют ключевое значение.

Главный тренд и существенная логика современной культуры и современной экономики, хотя это не очень замечает большая экономика, которая занимается базовыми товарами и услугами, и всем прочим... Этот современный тренд заключается в том, что все большее число товаров и услуг, производимых и потребляемых людьми, особенно если говорить о том миллиарде человек, который можно отнести к Западной цивилизации и который уже вышел из тяжелейших условий быта, где работает большая экономика...

Так вот, производится все большее количество товаров и услуг, которые носят необязательный характер. Реальная функциональность, сервисная функциональность этих товаров и услуг незначительная или вообще отсутствует как таковая. Зато растет так называемая социальная функциональность этих товаров. То есть, товары обслуживают не физиологические, анималистические и прочие потребности, а потребности социальной коммуникации, социальной стратификации, позиционирование в обществе и прочее, и прочее. И главный тренд экономики заключается в том, что объемная доля сектора производства необязательного стремительно растет.

Это стыкуется с другим совершенно объективным трендом, о котором я скажу двумя минутами позже. Проблема экономики ненужных товаров заключается в том, что от них очень легко отказаться в случае чего. В терминологии пирамиды Маслоу, при возникновении угроз базовым потребностям легко отказаться от верхних этажей потребления. А они выражаются, прежде всего, в разнообразии товаров, услуг, брендов и знаков, которые мы можем выбирать. И за это разнообразие мы должны платить, потому что известно, что произвести просто услугу, имеющую массовый характер в разы дешевле, чем придать этой услуге некоторое знаковое разнообразие и отличие.

Любой, кто знает логику дистрибуции, понимает, что половина, а иногда и девять десятых стоимости товара – это дистрибуция, упаковка, брэндинг и прочие вещи. Даже не логистика, даже не складское наличие.

Так вот, когда небольшой кризис, небольшое недоразумение (или большое, не будем спорить о цифрах) поражает какую-то область, в условиях необычайной связанности, информационной прозрачности, я бы даже сказал, информационной сверхпроводимости, которая установилась на планете –  благодаря интернету и коммуникациям, об этом все узнают. И все начинают задумываться над тем, не выйдет ли чего похуже. И начинают на всякий случай сокращать свое необязательное потребление, образчиками которого являются, например, третьи или четвертые дачи где-нибудь на побережье, которые носят, скорее, символическую, чем потребительскую ценность, потому что они очень часто недоиспользуются, и прочие вещи, связанные с приобретением не очень жизненно необходимых товаров.

И как только это настроение овладевает все следующими и следующими секторами, спрос резко сокращается. Соответственно, обвальным образом начинают плыть и крушиться все бизнес-планы и все инвестиции, которые были рассчитаны на сохранение взятых трендов на потребление. Это может касаться всех видов символических индустрий. Я их чуть позже перечислю, потому что анализ показывает, что их даже больше, чем кажется с первого взгляда. Это не только привычные услуги образования и прочее, и прочее.

Теперь второй тренд, который... Нет, я все же завершу тот сюжет. И вот поэтому нас всех сейчас страшно волнуют проблемы Греции. Это почти пересказ того анекдота: «Что там у нас с Гондурасом?» Нас всех волнует Греция.

Мне две недели назад позвонило одно новостное агентство в 8 утра, когда я еще спал. И такой быстрой скороговоркой они мне сказали, что вот только что Ангела Меркель встретилась с Саркози, и они приняли решение... Я у них спрашиваю: «И?» А они говорят: «И вот что Вы по этому поводу думаете?» Я говорю: «Очень хорошо. Это очень здорово». А речь шла как раз о том, что они решили простить Греции половину долгов. Помните, недели две назад?

Так вот, почему нас волнует Греция? Потому что на самом деле нас волнует Италия. А почему нас волнует Италия? Я перешел ко второму тренду. Потому что ввиду мощного прогресса производственных технологий человеческий труд замещается производственными активами, проще говоря, автоматами, включая сюда крупных серийных производителей и все вытекающие отсюда же проблемы глобализации.

Человеку все труднее найти полезное применение своим способностям. Ему все труднее найти поля конструктивной, не высосанной из пальца активности. Возьмем, к примеру, Италию. Да, Италия – законодатель fashion. Да, в Италии есть пиццерии и прочие лавочки. И есть какое-то количество людей, способных к производству высокой творческой деятельности: быть дизайнерами всех родов, певцами и прочее, прочее. Допустим, 1%. Да, есть какое-то количество людей, которые хотят и согласны держать свою маленькую лавочку или заведение общественного питания, или сдавать что-то в аренду. Известно, что таких людей, которые заняты в сфере самообслуживания города по разным оценкам 15%.

А что делать остальным? Отбросим крайне либеральную позицию –либертариарскую - , когда говорят: если им нечего делать, и они и умрут от тоски – ну и ладно. Следующее поколение научится. А этим сегодня 15-20-30-40, они уже никуда не встроены.

Процесс начался. 10 лет назад, когда пошли тенденции переноса производств в страны третьего мира, в частности, в Китай, галстучная промышленность Италии, сосредоточенная вокруг озера Комо, где работало 30 тыс. швейников в течение нескольких лет полностью потеряла все свои рабочие места, потому что выяснилось, что 100-долларовые и 200-долларовые, а в себестоимости 25-долларовые итальянские галстуки китайцы делают за 2 доллара.

И с этим ничего нельзя сделать. И в этом, наверное, никто не виноват, кроме технологий. Но люди с этим столкнулись. А с тех пор с этим столкнулось все большее и большее количество людей, потому что оказалось, что не только итальянские галстуки не нужны, но и холодильники не нужны, и много чего другого не нужно, потому что либо Германия делает лучше, либо Китай делает дешевле.

Возникают существенные вопросы, как занять этих людей. Глобальным ответом на эту проблему занятости, проблему полезного приложения человеческих ресурсов, человеческих душ являются те самые индустрии производства нематериальных ценностей, к числу которых можно отнести, например, косметическую индустрию (пластических операций и всего прочего) или индустрию спорта. Смотрите, с какой-то стати у нас есть 40 или 50 видов спорта, и вдруг появляется какой-то керлинг, еще появляются какие-то ролики в трубе, pipe roller, кажется, это называется и много-много чего спортивного.

И это появление совершенно закономерно, потому что оно стыкует две главных линии: спроса и предложения. С одной стороны, у людей есть спрос на разбиение на группы, на принадлежность ко все более точным и компактным сообществам. Представим себе, что у нас есть футбол и баскетбол. Все, кто не обнаружил в себе способности играть в футбол или достаточного роста играть в баскетбол, становятся аутсайдерами. И тут появляется керлинг, биллиард, покер, настольный футбол и прочее, и прочее. Все это, с одной стороны, средство объединить людей в компактные группы. С другой стороны, это такое незаметное, очень тонкое, а в чем-то и коварное (сейчас скажу, в чем) средство утилизировать  человеческую активность. Эта проблема очень похожа на то, что произошло с сельским хозяйством. В былые времена для того, чтобы накормить всех, 70% людей должны были быть заняты в сельском хозяйстве. Таков был уровень плодородия, механизации и всего прочего. Вы помните, что одна из ключевых проблем старой России (это хорошо изложено в книге Пайпса) была в том, что показатель сам-четыре не достигалсяЗнаете, да? Это сколько зерен вырастает в ответ на одно посаженное  зерно. Он не может быть меньше четырех. А у нас он, помнится, был всего 3,5, в наших-то природных условиях. И при таком уровне как бы операционной рентабельности не происходит накопление капитала, и все время приходится, как чукчи, выкапывать картошку, которая еще не взошла.

А сегодня в сельском хозяйстве должно работать 2-3%, а на самом деле и меньше, потому что знаем, слышим, что даже этим процентам  дотируют, у них выкупают. И вообще, они, скорее, не в сельском хозяйстве работают (возможно, я здесь ошибаюсь, вы меня поправите), они держат территорию. Они цивилизуют территорию. И это едва ли не более важная миссия, чем то мясо или та курятина, которая уже никому не нужна, потому что ее слишком много.

Поэтому ключевой вопрос – это развитие вот этих непроизводительных индустрий, которые не потребляют слишком много материальных ресурсов, не мешают друг другу, не толкаются локтями. И вот мир интуитивно ищет эти ниши.

А когда кризис 2007-2008 гг. подходил к концу, все спрашивали: «Как вы думаете, что будет теперь? Теперь-то все все поняли?». И я был в числе интервьюируемых. И было сказано, что уроки будут извлечены, уроки будут позабыты, и все вернется на круги своя. И мы сейчас видим, что примерно так и происходит.

Продолжается идеология, завязанная на капитализацию, на потребление (я говорю это слово со знаком «+», как и консюмеризм). Продолжается упор на материальную конкуренцию. Отсюда все проблемы и все споры: глобализация, помогать ли этим, помогать ли этим или лучше о себе позаботиться. Все эти споры ведутся в логике: почему они должны жить за наш счет? Я потихоньку приближаюсь к той тематике, которая, возможно, близка к этой. Почему они должны жить за наш счет? Почему мы им должны? Нам самим плохо.

А какая возможна альтернатива? Альтернатива возможна (и, мне кажется, она потихонечку созревает) в том, чтобы вообще права и способности оказать некоторые благотворительные действия, помощь, участие являются сами по себе самовознагражденной деятельностью, которая может приносить человеческое счастья, минуя деньги и капиталы. Как в анекдоте про афроамериканца, который лежит под пальмами, и буржуи пытаются его поднять, заставить работать. А в конце оказывается, что он должен стремиться к тому, что у него уже и так есть: к пальмам, к морю, к бананам. Короткое замыкание. Все и так есть.

Это же и есть одна из причин голландской болезни, когда тем, у кого все и так есть, настолько ничего не нужно делать длительное время, что люди приобретают деятельную дистрофию. Если потом по каким-то причинам манна небесная прекращается, они не готовы. Эта опасность велика для России. Другое название голландской болезни – это ресурсное проклятие. Оно выражается именно в том, что все хорошо, ничего не надо. Не накапливаются компетенции. Потом что-то происходит, и ты не готов. Растренирован, вообще не готов. И компетенций нет, и институтов нет. Но я почему-то думаю, что России хватит еще этой приятной болезни лет на 50, то есть, по крайней мере, на жизнь сегодняшнего зрелого поколения.

Теперь заход со стороны денег. Заход, который я постараюсь нацелить примерно в тот же узел вопросов. Я не знаю, удастся ли мне как-то эту связь более менее обозначить. Надеюсь, удастся, и вы ее уловите.

Про деньги известно, что они выполняют целый ряд функций. Это средство обмена, и про это есть большая очень интересная теория, почему появились деньги, и зачем они вообще нужны. Если коротко, в двух словах (если будет интересно, я что-то подробно расскажу), главная теория денег - информационная. Я ее разделяю – эту теорию.

Она заключается в том, что в отсутствии денег можно организовать все обмены, но как на базаре, путем длинной цепочки бартеров, когда нужно имеющийся у тебя товар путем сложных обменов и поиска этих обменов обменять на тот товар, который тебе нужен. Деньги – это альтернатива, которая позволяет иметь один универсальный товар, который меняется на все. То есть деньги позволяют разорвать обменные цепочки, сократить это количество транзакций. И деньги позволяют аккумулировать покупательскую стоимость, то есть позволяют еще разорвать во времени операции, когда ты продал товар, и когда тебе нужно что-то купить. Это не нужно делать в моменте.

По всей вероятности, поэтому деньги впервые придумали купцы, которым нужно было как-то аккумулировать ценности. Поэтому деньги – это средство обмена.

Деньги – это также средство сбережения. А еще известно, что деньги – это средство измерения, потому что мир – это мир обмена, а обмен связан с какими-то пропорциями. Значит, нужно знать, сколько чего за сколько давать. И при наличии денег система цен или система эквивалентов, что сколько стоит, становится гораздо более прозрачной, чем тайный, скрытый бартер.

Если помните, начало 90-х или 98-й г., как только экономика уходит в бартер, становится непонятно, по какой цене именно ты хочешь купить товар. Ты просто не знаешь. Рынок не прозрачный. Ты оказываешься в положении человека, который, например, не разбирается в бриллиантах, попадает на ближневосточный рынок. Тебе показывают бриллианты и говорят: «Этот стоит $100 тыс, этот $500, этот 3 копейки». А ты совсем не понимаешь, какова эта цена, потому что ее не видно.

Сегодняшний момент связан с одной очень важной проблемой в работе денег. И эта проблема связана именно с их измерительной способностью, которая, повторяю, страшно важна. Для того, чтобы вести обмен, вести отношения, нужно знать ценность. А деньги измеряют ценность. Поэтому мы ее знаем. Мы видим ценник. Знаем, что этим ценником пользуется много людей. Значит, все там более менее сбалансировано, действует механизм «невидимой руки» Адама Смита, который проводит к некоторому справедливому невычисленному соотношению спроса и предложения. Об этом можно тоже подробнее сказать. Это очень красивый и интересный механизм. Все знают о «невидимой руке» Адама Смита, регулирующей рынки без прямого обмена информацией. Но что стоит за этим механизмом... Это изящная работа. Экономисты, конечно, это хорошо знают.

Так вот, измерительная способность денег обеспечена при одном очень важном условии – когда есть повторяющиеся сделки, когда товары более менее однородны, повторяются. И второе условие – когда ты видишь, по каким ценам прошли чужие сделки, а нет такого, что все это в режиме индивидуальной торговли. Мы приходим к доктору, и он одному может одну цену установить, другому, кто побогаче - другую... Это называется ценовая дискриминация первого уровня, когда доктор с каждого клиента (особенно старый доктор, да и сегодня тоже) берет столько денег, сколько тот может заплатить. Ценовая дискриминация первого рода. А есть еще второго и третьего. Второго практикуется особенно часто, я ее очень люблю.

А вот когда ты имеешь дело с неповторяющимися сделками или с очень разными сущностями, или с очень широким ассортиментом, тогда деньг хуже меряют или вообще не меряют. И оказывается, что индустрия культуры, то есть области, в которую закономерно перетекает человеческая активность, потому что мясо и одежда уже производятся в достаточном количестве при затрачивании крайне незначительных сил и средств... Повторяю, я говорю о золотом миллиарде, не касаюсь проблем развития развивающихся стран, о которых блистательно сказал Теодор Шанин. Он определил развивающиеся страны как те, которые не развиваются. Если кто-то не слышал этого афоризма. По-моему, симпатичный.

Культура – это поле, в котором измерительная функция денег никак не налажена. И понятно, почему. Я могу назвать как минимум две причины, очень простых и понятных. Первую я уже назвал – это отсутствие повторяемости сделок и уникальность продукта.

А вторая причина заключается в исчезновении редкости. Деньги измеряют ценность товара, а ценность очень связана с редкостью. А в дигитальной культуре, в оцифрованной культуре какая же редкость электронный файл? Как можно оценить денежную стоимость оцифрованного произведения, если оно может быть тиражировано с нулевыми издержками?

Из денег, как измерительного инструмента, вырывается главная подоснова: деньги меряют редкость, а редкости нет. Я сейчас беру цифровые сегменты культуры: кино, телевидение, фотография, музыка – в общем, все, что может быть оцифровано, оставляя пока в стороне исполнительские искусства, где действует материальная логика, где есть объективная редкость. Зал вмещает 100 человек, вот она, редкость. А если хочет 500, значит, возникает конкуренция, и возникает аукцион цен.

И вот это отсутствие или невозможность с помощью денег измерять ценности, в том числе культурные ценности, отношенческие ценности, символические ценности, межличностные ценности, запускает определенные негативные процессы в культуре. Смотрите, все цифровые книжки стоят одинаково, а бумажные – одинаково с точки зрения контента, а разнятся только по материальным издержкам. Фильмы стоят одинаково, музыка стоит одинаково.

Это значит, что нарушается ключевая функция денег – навигационная функция денег. Функция, обеспечивающая рациональный выбор, когда чем дороже, тем лучше. В норме это так: чем дороже, тем лучше. А если все одинаково, все продается по одной и той же цене, это означает, что цена никаким образом не сигнализирует о ценности. А это запускает в культуре процессы, когда... Если контент бесплатный, или он ничего не стоит, тогда очень многие участники пытаются создать контент, и у них это может не получаться, или они заранее не нацелены на то, чтобы это получилось. Но облекают его в определенную оболочку, обложку, поддерживают какими-то способами технологичной дистрибуции и оттягивают на себя, ловят на это покупателя, который платит не столько деньгами, потому что все очень дешево, он платит своим временем, своим вниманием, своими личностными ресурсами. То есть, он читает не то, смотрит не то, ему не очень нравится. Он никак не может найти, где же то.

Отсюда возникает целый комплекс проблем навигации или проблем выбора в этом мире, который способен производить все больше и больше товаров. Соответственно, в таком мире положение человека, которому нужны эти товары, осложняется тем, что он не может понять, что же ему собственно нужно, что же ему выбрать? КПД потребительского выбора резко снижается.

Одним из таких товаров, которые нужно выбирать человеку, являются другие люди. Я специально так немножко эпатажно сказал. А по сути это именно так. Этические представления о взаимоотношениях человека и общества в логике либерализма могут быть высказаны следующим образом, в следующих постулатах. Я не знаю, разделите вы их или нет, но я их выскажу.

Все люди разные, со своими загадками, предрасположенностями, любовями, врожденными или благоприобретенными. И мы уважаем свободу этих людей, согласно известному принципу, до тех пор, пока она не утыкается в свободу других людей. С другой стороны, человек не может жить один. Он и физиологически не очень может жить один, и тем более психологически. За исключением некоторых людей – схимников, которые просто играют на противоходе, которые могут жить одни только в силу своей исключительности и ментальной связи со своими приверженцами или наблюдателям.

Поэтому в обществе есть правила, которые создают определенную неволю для людей, которых мы хотели бы видеть свободными. В этой оси, свобода и подчинение общественным правилам, есть, как мне кажется, промежуточное равновесие, равновесие где-то между, которое находится или может быть понято в логике экономики сообществ или экономики клубов.

Проще говоря, для современного человека, свободного, имеющего большую квоту на свободное времяпрепровождение и выбор, чрезвычайно важным становится обнаружение единомышленников, то есть людей, кругов, пребывание в которых для него является чрезвычайно комфортным, потому что это такие же люди, как он, они в должной мере разделяют его интересы, его устремления, его взгляды на жизнь и так далее. А это по сути и есть клуб. «Клуб» - это экономический термин.

Тогда возникает вопрос: как современная цивилизация обслуживает эту потребность людей в том, чтобы образовывать вот эти сегрегации или группироваться удобным способом? Еще до появления «Фейсбука» и других средств в интернете современная экономика обслуживала именно эту потребность, производя то самое бесконечное разнообразие товаров и услуг, выбирая которые человек не только удовлетворял свой вкус, но также и предъявлял свой вкус и возможности для других людей. И по этим товарам-знакам люди обнаруживали себе подобных: поклонников Apple или белых воротничков, или неформалов, и прочее, и прочее.

Таким образом, вся эта индустрия знаков, то есть утилитарно не функциональных, а социально функциональных вещей, была не просто так, и существует не просто так. Она обслуживает ключевую потребность человека в качественных коммуникациях, в качественном окружении. Это есть способ (пусть он не всегда осознанный, он подсознательный) быстрее выбирать подходящих людей.

Наконец, завершая, я затрону еще один сюжет, который я назову «Вторые деньги». Мне кажется, что вторые деньги... Поскольку первые деньги, обычные капиталистические деньги, очень умный, важный, замечательный сложнейший институт, все-таки сейчас не срабатывают в целом ряде новых сфер и новых стилей жизни и категорически не способен справиться с проблемой измерения ценности, то возникает какое-то смутное ощущение, что нужны какие-то другие деньги – культурные деньги, деньги для культуры. У меня есть идея, как бы могли выглядеть эти культурные деньги. И я эту идею коротко изложу.

Она заключается в том, что культурные деньги или вторые деньги – это точно те же самые деньги, доллары или записи на счетах, которые есть сейчас, с тем лишь отличием, что они должны использоваться в режиме меценатства или в режиме оценки постфактум.

Представим себе ситуацию, когда все файлы, вся музыка ничего не стоит, стоит несколько центов. Как же мне поделиться с вами опытом, какая хорошая? Ясно, я могу каждому позвонить или написать, в «Фейсбуке» поставить Like. А еще я мог бы бесплатно послушать всю эту музыку, а за какую-то, которая меня вдохновила, воодушевила, перевернула мой мир, заплатить какие-то донаторские деньги, просто в адрес ее создателей. Причем я сам могу определить, кто именно эти создатели. Может быть, это актер, может быть, это продюсер, может, это киностудия, режиссер, сценарист. Я сам, это мое дело, кто мне там нравится.

И вот это действие, постфактумный платеж, при кажущемся утопизме, на самом деле, очень рациональное. Попытаюсь объяснить, почему.

Во-первых, оно базируется на естественном чувстве признательности, благодарности, которое точно есть в людях, и мы об этом знаем, потому что они приносят цветы, они хлопают, они тратят много-много чего, и вообще они любят благодарить за добро. Как всякий альтруизм (и здесь перекличка с названием моего выступления), этот альтруизм несет в себе оттенки прагматизма. Есть еще и функциональность в такого рода благодарственных платежах, потому что с их помощью человек формирует свой потребительский профиль.

Человек сказал: «Я читал Роберта Музиля, и вот его ценю так-то. Я смотрел такой-то фильм. Вот мои лучшие тексты. Вот что я ценю». Если вдуматься, это абсолютный коррелят того, как мы одеваемся. Когда мы покупаем брендовую сумочку или аксессуар, уплачивая за него, допустим, в 10 раз дороже, чем стоит воспроизводство этой вещи... Надо сказать, что по франшизе те же турки и китайцы уже неплохо делают, за некоторым исключением. Мы уплачиваем эту цену, эту сверхнадбавку именно как дотацию в адрес того кутюрье или бренда, или продюсера, который это сделал. А взамен мы приобретаем знак определенной ценности. Совокупность этих знаков, а их очень много: это и машины, и заведение, где учатся дети, и вся совокупность одежды, и прочее... Все это знаки, с помощью которых мы обнаруживаем людей, которые выбрали такие же знаки. А раз они выбрали такие же знаки, это значит, во-первых, они близки к нам по имущественному уровню, что достаточно важно в плане социальной сертификации и однородности возможностей, а также по вкусу, что не менее важно.

По мере того, как наша жизнь будет перекачиваться в интернет, естественно ожидать, что в интернете, чтобы жить, общаться и входить в интересующие тебя круги, будет необходимо задействовать те же самые механизмы в их виртуальной интерпретации, то есть виртуальные профили. Компонентами этих виртуальных профилей могут быть твои личные субъективные предпочтения, которые отфиксированы.

А зачем здесь деньги? Проблема в том, что если это важные и ценные сигналы, если мы понимаем, для чего они нужны, то они должны быть дорогими в подделке. Если это бесплатные сигналы, например, баллы, то в момент, когда система станет общеупотребимой, появится очень много спойлеров и фейков.

Поэтому точно так же, повторяю, как подавляющее большинство людей не покупают поддельные сумочки неотличимого качества, точно так же они не хотели бы попасть в ситуацию, когда баллы и профили поддельные, когда человек поставил Толстому и современным писателям, и всякой музыке некоторый социально желательный профиль, за которым стоит притворство, за которым стоит муляж.

Наконец, последнее. Когда человек в режиме постфактумной благодарности, в режиме постфактумного платежа (то есть, сначала потребил, потом определил, что ему это понравилось, а потом заплатил) выражает деньгами свое суждение, он на самом деле посылает сигнал не только о том, что эта вещь хорошая. Истинное значение этого сигнала – определить уровень удовлетворенности данного человека в данном акте коммуникации или потребления. Коммуникации, неважно, с человеком ли, с текстом ли, с вещью ли.

Надо сказать, что этот уровень удовлетворенности – это то самое главное, чего не хватает экономики благосостояния, экономики счастья, вообще всем этим сложным процессам, которыми совершенно невозможно управлять ни политикам, ни экономистам, которые им советуют, не получая обратной связи от людей.

Вот смотрите. Культурная политика. Вот они сверху что-то придумали. А как можно сверху понять, какие концерты, театры, может быть, драмкружки, может быть, хор нужен. Это никогда невозможно понять. И спросить у людей на пустом месте тоже нельзя. Но можно было бы спросить у людей, вернее, получить обратную связь от людей, если бы была налажена система вот этих встречных рефлексий. То же самое в литературе, музыке, и прочее, и прочее.

Я утверждаю, что если наладить систему, если бы была система массового оценивания потребителями продукции, которую они получили (имеется в виду и культурная, и всякая другая продукция), и если считать, что с деньгами или без денег эта система не поддельная, а настоящая, то сумма положительных оценок – это и есть количество счастья в данном обществе. А тогда культурная политика и любая другая политика хороша, если она приводит к увеличению результирующей удовлетворенности людей. И неудачна, если нет.

Смотрите, это все было придумано и озвучено лет десять назад. Но мы видим, что мир движется в этом направлении. Сигналами обратной связи и ничем иным являются Like в «Фейсбуке». Этими сигналами являются пользовательские оценки, и пользователи их охотно ставят, в сайтах так называемого третьего поколения, где пользователи могут не только добавлять контент, но и сами его оценивать.

Мне кажется, что это тренд, который будет с какой-то скоростью развиваться. С какой – я не знаю. Во всяком случае, это развитие абсолютно точно сопряжено с той главной проблематикой современного общества – с проблематикой занятности, вернее, незанятости, с проблематикой рационального выбора в бесконечно расширяющихся возможностях выбора. С этими проблемами имеют точную связь те механизмы, о которых я сейчас сказал.

Поэтому инициативы, связанные с индустрией заслуг... В моем лексиконе это звучит как переход от меценатства к микропатронату. То есть, переход от системы, когда меценатство было уделом, честью узких кругов, преимущественно элиты, к демократизации меценатства, к ситуации, когда это стало возможностью, удовольствием, удовлетворением, счастьем, областью занятости для самых-самых широких масс. Если так понимать происходящее, тогда экономика заслуг или, в моих терминах, микропатронат, лежит на перекрестье всего этого хитросплетения. Спасибо.

Ольга Форись. Спасибо. Сессия вопросов и ответов. Если позволите, я начну. Мне просто любопытен такой момент. Не кажется ли вам, если внедрить вот эту систему постоплаты за произведения искусства, то сотрется грань между высоким искусством и искусством масс, и качество потеряется, упадет, изменится?

Александр Долгин. А по какой причине эта грань должна стереться?

Ольга Форись. Есть Большой театр, есть опера, есть балет. Я с трудом представляю, как можно лайкать в «Фейсбуке» такие вещи.

Муж. Достоевский в 1870 г. написал произведение «Бесы». Оно не понравилось всем. Была большая критика в адрес этой книги. Но через 20 лет ее признали шедевром. Как быть в таких отношениях?

Александр Долгин. А кому надо быть? Это чья проблема?

Реплика. «Бесов» Достоевского.

Александр Долгин. «Бесов» Достоевского? Или тех, кто не понял в первый момент? В чем проблема-то?

Муж. Признано шедевром, но в момент создания оно не было шедевром, его тогда никто не лайкнул бы.

Александр Долгин. И что, если не лайкнул бы.

Муж. И произведение просто умерло бы.

Александр Долгин. Почему умерло бы? Лайкнули бы позже. Его же как-то обнаружили. Как получилась счастливая экранная судьба у «Бесов»? Она же получилась, хотя никто не лайкал. Это пример на самоопровержение? Самое главное, нам будет легче обсуждать, если мы будем четко понимать такой жесткий бизнесовый вопрос: чья это проблема? Я подозреваю, имея обширный опыт общения с творцами, людьми культуры, что очень часто неосознанно говорящий высказывается с некоторых божественных позиций, с той логики, с той парадигмы культуры, которой, вообще-то, сейчас уже не существует. Вы хотите сказать: «И что с Достоевским?» А что с Достоевским? Достоевские рождаются, они пробиваются. Совершенно нельзя сказать, что их стало меньше. Они вообще не очень зависят, гении и их судьбы, от материальных сущностей. Хотя некоторые зависят. Как минимум, половина больших талантов от этого не зависит.

Это, кстати, большая проблема крупнейшего и главнейшего института современной культуры – института копирайта. Сегодняшнее положение дел известно. Творческая, интеллектуальная собственность – это собственность, ее надо защищать. Возникают большие сомнения по этому поводу у экономистов, которые еще в 1930-м г. выдвинули три аргумента, почему ее, наверное, не стоит защищать.

Первый аргумент такой. Если талант продуктивен, очень часто он продуктивен вне зависимости от того, получат его внуки наследство и авторские отчисления или нет. Далеко не факт, что установив ему вот эти пожизненные лицензии, мы на самом деле стимулируем творчество. Вполне возможно, что мы стимулируем к зарабатыванию денег людей, к этому не способных, и они просто засоряют эфир. Тогда проблема засорения эфира не стояла так остро, хотя тоже стояла. Проблема массовизации литературы обсуждается с 18-19 века, как это ни смешно. Мы это не очень чувствуем, потому что все там отстоялось, и мусор ушел в перегной, а вершины и что-то осталось.

Так вот, есть еще целый ряд других аргументов, что не нужно за них бояться. Особенно за них не нужно бояться сейчас, потому что бесконечное количество людей, время и творческие ресурсы которых высвободились для творчества. Мы не хотим стимулировать, чтобы этих людей было еще больше. Нам дай бог с этими людьми разобраться. И вот пусть они в конкуренции за наше внимание, эти люди, и создают все, на что способны.

Откуда берется ощущение, что все будет деградировать? Это не так. И мне кажется, практика этого не показывает.

Ольга Форись. Можно малюсенький комментарий с вашей стороны?

Александр Долгин. Конечно.

Ольга Форись. У меня вопрос, как всегда. С позиции бедного, но талантливого художника. На что жить людям, которые создают, но при всем этом...

Александр Долгин. Это как раз очень близко к тому, о чем я говорю. Это важнейшее следствие так называемого ухудшающего отбора, которое заключается в следующем. Ты бедный и талантливый, а рядом с тобой работает некоторое большое количество пройдох. И ты не можешь протиснуться между ними, никто тебя просто не может заметить.

Соответственно, как те деньги, та система рефлексий, постфактумных вознаграждений или балльных оценок помогает бедному, но талантливому человеку? Предположим, его обнаружил кто-то из его ближнего круга. Собственно, так и бывает в музыкальной индустрии. Как они взлетают? Смотрите. Они где-то у себя в провинциальном клубе. И у них есть клуб фанов. И эти фаны, те, кто их видит и любит, находясь рядом, выкладывают их в интернет. И так образуются первые 100 или 300 человек. И это попадает на глаза, вынесенное на знамя силами этих 300 человек, более широкой аудитории. Если там действительно есть что-то больше местечковой одаренности, оно так и взлетает.

Поэтому связь через публикацию индивидуальных мнений – это лучший способ действительно выделить таланты, а не похоронить их в обезличенном пространстве.

Ольга Форись. Спасибо.

Валерий Мифодовский. Валерий Мифодовский, управляющий директор «Клаудвочера». Я достаточно много работаю с музыкой. Хотел сказать спасибо за книгу «Свободная культура» и за «Экономику символического обмена». Они очень сильно повлияли.

Мы издаем музыку уже лет пять по лицензиям Creative Commons. Вывели в спорах такой постулат, что для настоящего творца музыка окупается в момент создания. И используем этот тезис. Я уж не знаю, насколько он наш. Может быть, мы его где-то украли.

Александр Долгин. Окупается моральным удовлетворением?

Валерий Мифодовский. Совершенно верно. Для творца окупается в момент создания. Точка. На этом заканчивается много всяких экономических споров, потому что другая мотивация к творчеству у музыкантов. Все остальное – это всякие следствия.

Но я хотел уточнить следующее. Правильно ли я понял, что на заслугах экономика вообще-то возможна, если будет обеспечена постоянная обратная связь от потребителя?

Александр Долгин. Сначала про творца. Я согласен, что значимая часть его мотивации удовлетворяется в момент, когда у него получилось, по его собственному мнению. Но все-таки я бы не стал отказывать творцам в стремлении к общественному признанию, то есть, к символической капитализации их произведений.

Под символической капитализацией (громоздко звучит) я понимаю очень простую вещь. Количество качественного времени или количества удовольствия, духовного типа удовольствия (да можно даже и без оговорок), которое его произведение произвело в душах воспринимающей стороны. Вот творцу это важно знать. Чтобы он ни думал сам про себя, какой бы он ни был молодец по своим собственным меркам, для него чрезвычайно важно донести свой успех и поверить в свой успех. Реакция окружающих. Мне кажется, это так. И многие большие таланты признавались, что честолюбие такого рода ими движет. Мне кажется, что это так и есть.

Теперь, что касается рефлексии, обратной связи. Мы с вами в менеджменте и в бизнесе знаем, что хорошо управляются процессы, где есть обратная связь. Особенно сложные процессы, где не очень понятно, как все устроены внутри, но есть ресурсы на входе и обратная связь на выходе.

Культура, культурная политика нашей страны до сих пор это не очень понимает. Поэтому да, если удается наладить обратную связь, это становится ключевым рычагом, запускающим саму возможность целого ряд политик, управленческих процессов.

Я даже вам сейчас скажу глобальный теоретический тезис, тоже очень простой. До недавнего времени мир не знал, что ему делать с мнением частного человека. У людей же есть мнение, есть жизненный опыт. Но, во-первых, это мнение было никому не интересно, кроме демократических процедур и манипуляций ими. А во-вторых, его нельзя было экстрагировать.

Однако известно, что Хорошая корпоративная культура в современной компании обеспечивает возможность управления знаниями. В компании в разных точках накапливаются знание. Люди что-то знают. Его надо где-то объединять и суммировать к пользе.

То же самое и в обществе. В обществе у каждого человека накапливается определенное знание. В частности, знание о товарах и услугах, которые он потреблял. А оно никому не известно. Все спойлерские мошеннические схемы на этом, все прибрежные бродвейские рестораны имеют столь отвратительную кухню, потому что люди проходят, и дальше идут следующие люди. У них нет повторяющихся сделок.

Представьте себе, что возникла бы система, когда люди могли бы легко свое знание сбросить в общую копилку. Своего рода потребительский краудсорсинг. Так вот, сегодняшние интернет-механизмы, IT-решения, в частности вот эти сети третьего поколения, позволяют легко сделать это.

Осталось только понять (вернее, надо было раньше понять, до всех этих рассуждений), для каких задач полезно это знание. Зачем нам знать, насколько какому-то человеку понравился тот или иной фильм? Есть, как минимум, одна, но ключевая причина, зачем нам нужно это знать. Если система каким-то образом вычисляет, что это человек, чьи советы для тебя ценны, он такой же, как ты, условно, то тогда, получив его мнение об этом фильме (положительное или отрицательное, восторженное или негодующее), ты получаешь полезный информационный сигнал, стоит ли тебе смотреть или нет. Это касается не только фильмов, а и очень многих других вещей.

Давайте возьмем совсем прикладной пример. Вот отели. У них есть система звезд. А на самом деле у отелей есть еще специализация: один для конференций, другой для детей, пляжный отдых, спортивный отдых, XXL отдых. И ты смотришь на каком-нибудь сайте подверстанные рецензии. И там сплошные десятки. Приезжаешь в этот отель и видишь, что эти десятки поставили американские пенсионеры, которые приехали в Европу, увидели любимый «Гранд-Отель», в котором они проводили свой медовый месяц, и поставили десятку. Но ты туда приехал совершенно по другим надобностям. К чему этот пример? К тому, что чрезвычайно важно знать, кто твой советчик, какими мотивами он руководствовался.

Закругляю этот ответ. Да, вы совершенно правы, это способ управлять очень многими процессами. У него есть еще одна отдельная ветка, связанная с ростом репутации. Качество вот этих потребительских профилей или профилей участников, а также рост репутации. Потому что важно не только понимать, похож этот человек или не похож, ценно или не ценно, важно понимать, кто он по репутации, что он уже сделал. Репутация же – это механизм доверия.

Ольга Форись Спасибо. Будут уточнения?

Валерий Мифодовский. Спасибо. Еще вопрос. А можно чуть-чуть рассказать про эксперименты, которые вы делали с постоплатами театра и кино? И не собираетесь ли продолжать, может? Вывод-то какой-то есть? Прошло уже достаточно много времени с того периода. Что-то изменилось?

Александр Долгин. Первые эксперименты по постоплате назывались «Театрон» и «Синема», были проведены в кинотеатрах и театрах то ли в 2003, то в 2004 г., когда несколько тысяч человек в театрах и кинотеатрах получали на входе конверты с деньгами, а потом должны были их вернуть, либо забрав деньги, либо доложив свои. Таким образом моделировалась, во-первых, сама способность людей оценить качество происходящего, а во-вторых, их готовность к постфактумным платежам.

Впрошлом 2010году, мы повторили этот эксперимент, но на следующем витке спирали, когда мы провели читательскую премию Имхонета. Она была в двух номинациях: писатели и журналисты. И было 30 или 25 ведущих российских писателей и журналистов. Они обсуждали процедуры. И вот в этом голосовании приняло участие несколько десятков тысяч человек. По-моему, 50 тыс. и мы видели все  в динамике.

Читательская премия «Имхонета». В чем там было дело? Мы хотели выявить писателя или иерархию писателей (хотя здесь есть одна тонкость), измерив их символический капитал или степень их воздействия тем, какое количество людей проголосовало за них деньгами. Там было, опять, две суммы денег. Первую давали мы, сразу зачисляли им на счет. А вторую они могли добавлять.

Соответственно, мы анализировали, как люди распоряжаются нашими, то есть дареными деньгами, и они их дальше передают. Кстати, они дареные деньги могли забрать себе, никому не дарить, чего никто не делал. Вообще никто. С точностью до 0,1%. И они могли доплатить свои деньги. Есть вся статистика по этому. Сейчас эта статистика долго и мучительно обрабатывается профессорами Российской экономической школы по экономике. И я надеюсь, когда-нибудь мы получим, и мир узнает результаты.

Теперь вокруг этого. Существует две проблема. Любая инициатива такого рода (и ваша тоже) должна набрать критическую массу участников, чтобы сделаться нормой. Сложность заключается в том, что никогда не знаешь, какая именно масса в данном мероприятии является критической.

Хотя некоторые оценки из теории моды и социологии моды известны. Вот в моде есть 1-2% таких... Маркетологи их называют торопыгами. Те, кто пробует все. За ними есть определенный процент людей – ранних последователей. В общем, известно, что если 2-3%, а лучше больше, в это вошли, это реалистично, это, скорее всего, выстрелит. Более точных оценок я не встречал, какая в каждом случае должна быть критическая масса.

Вторая проблема – это проблема QWERTY. Знаете, наверное, да? Это проблема институциональных привычек. Проще говоря, если люди как-то привыкли, то в момент, когда появляется что-то более современное, удобное, совершенное, им не хочется переключаться. Есть издержки переключения.

QWERTY – это известный пример из институциональной экономики, который вот о чем. Когда были придуманы первые пишущие машинки... QWERTY – это первые шесть клавиш на клавиатуре. И эти машинки были устроены так (они были механические), чтобы часто встречающиеся буквы были разнесены друг от друга в разные места, чтобы нельзя было печатать слишком быстро, иначе механические штанги слипались. Прошло 200 лет. Уже нет никаких металлических штанг. Есть гораздо более удобные раскладки, которые все-таки соединяют часто встречающиеся буквы поближе. Но доминирует клавиатура QWERTY. 99%, по-моему, QWERTY.

Эта история дала название важнейшему феномену, который, собственно, и называется феномен QWERTY. То есть необходимость для нового явления преодолеть еще какие-то барьеры входа, довольно существенные, которые могут поставить на нем крест.

Поэтому когда начинающие предприниматели, например, думают, что они победят всех, просто создав лучший продукт, это глубокое заблуждение. Сам по себе продукт еще не гарантирует нам успеха.

Уже, скорее, для шутки, есть один пример анти- QWERTY эффекта, который мне страшно нравится. Я его где-то вычитал в книжке про военных. В свое время, когда придумали пушки (боюсь ошибиться, по-моему, 15-й или 14-й век), эти пушки были очень плохими. Они по всем своим параметрам уступали катапультам. И потребовалось 100 лет бесконечных упорных трудов, инженерных дел, бесконечных венчурных инвестиций для того, чтобы довести пушки до состояния, когда они все-таки стали явно лучше, чем катапульты.

Единственная причина, по которой, мне кажется, это было возможным – это то, что королям страшно нравилось то, как эти беспомощные изначально пушки производили оглушительный грохот и психологическое воздействие на всех окружающих. И они продолжали 100 лет методично финансировать это производство. Это пример анти- QWERTY эффекта.

Валерий Мифодовский. Какой-то социальный эффект, да? Можно назвать социальным.

Александр Долгин. Наверное, социальный эффект был, да, чтобы это было громко, страшно.

Ольга Форись. Спасибо, следующий вопрос. Представьтесь, пожалуйста.

Алексей. Меня зовут Алексей.

Ольга Форись. Чем занимаетесь?

Алексей. Я, в том числе, практикующий кинопродюсер. Поэтому когда слушал вас, возник вопрос и утверждение *.

По поводу системы массовой оценки, лайков, репутации. Они очень давние. Есть разные системы. И они всем нужны, всем полезны. Начиная от политиков. Маркетологи, которые душу дьяволу за это продадут. Сейчас, по-моему, существует порядка 300 стартапов, которые оценивают активность в социальных медиа. Примерно 170 в Америке.

Вот вопрос. Просто мы тоже занимаемся этим. Вопрос оценки репутации. Это ключевой вопрос, на самом деле, потому что, как вы правильно говорите, любая транзакция (культурная, финансовая) в конечном итоге будет опираться на репутацию того, с кем вы и предполагаете иметь дело. Это не только в отношении потратить время, послушать музыку, но и любая социальная транзакция.

Есть какие-то примеры реальных, прагматичных реализаций? Почему я задаю этот вопрос? Потому что мы тоже этим занимались. Есть куча ресурсов, там есть всякие версии кармы, рейтингов. Но они все более или менее убогие в силу причин. И они не всегда позволяют получить нужный эффект. Они не всегда дают базу для принятия решений относительно того, как выстраивать отношения с контрагентом. Вы можете что-то рассказать: какие-то конкретные реализации, подходы, механизмы, методологии? Как происходит агрегирование этой информации? Спасибо.

Александр Долгин. Предлагаю начать с короткой формулы из теории. А еще, перед этим, с вопроса. Я оперирую здесь термином «символический капитал». Если вам не нравится, я придумаю какой-то другой. Мне кажется, он твердый, точно.

Как вы думаете, у какого произведения больше символический эффект или общественный эффект? Культурный эффект, вот, скажем мягче. У того, которое посмотрело миллион человек, футбольных фанов или простых обывателей, или у того, кто стал достоянием узкого круга элиты, чье поголовье насчитывает тысячу человек?

Алексей. Это вопрос?

Александр Долгин. Да, это вопрос.

Алексей. Абсолютно точно известен ответ. «Звездные войны».

Александр Долгин. Мы говорим сейчас не по кассе. Символический капитал.

Алексей. Кстати сказать, это единственный фильм, который **. Это я точно знаю. Смотря в каком периоде времени оценивать. Например, если брать в конкретном, мгновенном периоде времени, то, условно говоря, концерт известной поп-дивы будет иметь очень значительный эффект. А в долгосрочной перспективе какая-то вещь, сегодня привлекшая внимание элиты, со временем будет только набирать капитал.

Александр Долгин. То есть, сказать навскидку, что поскольку этих миллион, но они глупые, а этих тысяча, но они умные, -  никак. Теория вопроса такая. Символический капитал определяется качеством взаимодействия между произведением и его автором, результатами взаимодействия (насколько понравилось), а также культурным или символическим капиталом реципиентов, то есть воспринимающей стороны. Поэтому опора на то, что здесь миллион, а здесь тысяча, еще ни о чем не говорит. Эта формула гораздо сложнее.

Второе. Предположим, есть какой-то большой талант, который создал нечто, что было понято 12 апостолами. Если мы ограничим измерение символического капитала этим кругом, получится какой-то результат. Но если мы потом будем воспринимать этих первослушателей как ретрансляторов, а потом, на каком-то этаже, никого не задевая, на верхнем этаже эти ретрансляции воспринимают деятели киноискусства, а потом они зашивают эти упрощенные логики (или не упрощенные) в свою продукцию, а потом возникает миллион или миллиард на низах, то некоторая доля этого исходного символического капитала (я пока не говорю, как это посчитать. Я говорю, как это было бы правильно) собирается, находит свой отклик в этой продукции.

Знаете, старенький Гегель, у которого было три ученика, говорил: «Что же у меня за жизнь такая? У меня всего три ученика, из них только один меня понимает, и тот все неправильно». Однако ж Гегель через эти цепочки ретрансляций...

Так же и устроена дистрибуция знаний. В интеллигентских кругах модна книга «Черный лебедь». Наверное, слышали. Более или менее успешная популяризация идей, авторы которых широким массам и этим интеллигентским кругам вообще не известным, начиная с Канемана и Тверски, которых он упоминает, продолжая прочими фигурами, стоящими за кадром, занимавшиеся теорией вероятности и статистикой.

Это первый ответ. Если бы мы могли посчитать все эти прямые отложенные эффекты, а также эффекты, связанные с передачей вот этого капитала, то это было бы правильно.

Алексей. * реализовано практически. Извините, я еще раз объясню. Я просто это хорошо знаю, потому что я в свое время организовал первое в этой стране агентство киноконсалтинга, и консультировал народ, как подтягивать деньги в кино. Экономика культуры почему меня заинтересовала? Я тоже этим занимаюсь профессионально. У нас нет экономики культуры в этой стране, как нет и индустрии. Индустрия там. Если говорить про индустрию, это там. А у нас *.

Поэтому у нас 99% инструментария, в том числе, о котором вы говорите, просто отсутствует. В силу того, что, допустим, наше кино, наше масс-медиа – это узкая * тусовка. Мы все об этом с вами прекрасно знаем. Судьбы медиа потоков здесь определяет 20 человек.

Александр Долгин. Тем не менее, российское телевидение очень качественное по сравнению с американским. Разве нет?

Алексей. Нет, потому что там очень много разного телевидения. У нас очень мало разного телевидения. Здесь люди этого не понимают. Они не понимают, что даже с количественной точки зрения... В Соединенных Штатах регистрируется примерно 130 тыс. сценариев каждый год, ставится больших полных метров 2,5 тыс., а всего примерно 15 тыс. Это несоизмеримые вещи.

К чему я это говорю? Вы очень мощную модель построили о том, что... Иерархия, каскад этих вещей. От апостолов и так далее. То, о чем вы говорите, там практически все реализовано, потому что там это деньги. Эта индустрия там очень старая – ей больше 100 лет. Вся современная медиа-индустрия...

Александр Долгин. Извините, я не хочу вас перебивать, с одной стороны, но я позволю себе не согласиться, что деньги являются адекватным мерилом репутации. Деньги очень сильно искажают репутацию.

Алексей. Поскольку у людей были конкретные бизнес-задачи, поэтому они очень рано озаботились той проблемой, о которой вы сейчас говорите – как оценивать.

Александр Долгин. Бокс-офисом они и оценивают. А как еще надо оценивать?

Алексей. Нет, вопрос не в этом. Это понятно. Кстати, по поводу измерения бокс-офиса, там разные методологии существуют. Просто когда вы сказали этот тезис о том, как измерять разницу между миллионом * и десятью человек элиты. На самом деле, Голливуд сейчас в этом смысле очень гибко работает. Они как раз очень четко отслеживают массовые тренды. И вот эта система измерений очень четко работает, потому что они сумели соединить финансовую составляющую, грубо говоря, продажу билетов в бокс-офисах с одной стороны, и различные инструментарии, которые оценивают вот эти тренды, которые существуют.

Александр Долгин. А есть открытые данные, которые позволяли бы посмотреть по картинам одновременно их кассовые достижения и символические достижения? Если есть, я просто не знаю, это было бы очень интересно. Вы говорите, что они все это наладили. А где? Почему я об этом не знаю, если это есть?

Алексей. Смотрите, если под символическим аспектом подразумевать нечто, что надо оценивать, то есть надо понимать, как это измерять.

Реплика. В IMDB хотя бы можно.

Алексей. IMDB для профессионалов не считается, если профессионально, то лучше * подписываться, но суть не в этом. вопрос заключается в том, что финансовый вопрос легко измеряем. Как мы измеряем символический вопрос? Можем ли мы поставить корреляцию между финансовыми видами и символическими?

Александр Долгин. Это и есть проблема.

Алексей. Если проект удачный, есть канал дистрибьюции, кинотеатральный прокат, кабельное телевидение, спутниковое телевидение, интернет-телевидение, product placement, игрушки...

Александр Долгин. Я замечу только, что если мы вдумаемся, то мы поймем, что гугловский page rank, гугловское ноу-хау, называемое page rank, это и есть система, основанная на измерении репутации. Надеюсь, вы это знаете. Или что-то надо сказать?

Реплика. Сказать.

Александр Долгин. Гугловская выдача устроена следующим образом. Гугл умеет подсчитывать взаимную репутацию между участниками системы, проще говоря, кто на кого ссылается. И Гугл учитывает вес ссылки в связи с репутацией того, кто эту ссылку послал. Это и есть то изобретение, которое позволило без опоры на внешние репутации, на какие-то внесенные регалии организовать систему внутренних репутаций. Мы придумали свой репутационный движок.

Реплика. Здорово.

Александр Долгин. …который позволяет решать несколько проблем. Ключевая из них – это проблема взаимной накрутки репутации. Есть специальные ноу-хау, которые позволяют избежать того, что кукушка хвалит петуха, а он, соответственно, ее. И целый ряд вопросов.

Другое дело, что у всех таких репутационных систем... Вы совершенно правы. Вы говорите, есть всякие мантры, единицы репутации, кармы. У них есть один системный недостаток. Мы его попытались решить, но там тоже не все просто. Мы не решили до конца. Вернее, там нужна ручная настройка.

Предположим, что между участниками системы есть разные типы транзакций. Например, я тебя почитал и получил удовольствие, я тебе ответил, я тебя похвалил, сказал спасибо, я зашел в твой профиль, посмотрел там что-то и выбрал, потому что ты для меня важный, я переслал твой контент другому. Это все разные типы оценки. Ясно, что если я что-либо с твоей продукцией сделал, то я произвел какое-то ценностное суждение.

Вопрос заключается в том, как правильно расставить веса между вкладом этих ценностных суждений. Например, что важнее: то, что я переслал твой контент кому-то, или то, что я сказал тебе спасибо, или то, что я запостил? Понятно, да? Вот эта настройка ручных весов для разных транзакций – это всякий раз уникальная задача для того сообщества, с которым надо иметь дело, которое нуждается в этом решении.

Ясно, что на этом фоне, например, система индексов цитирования в академических кругах совершенно морально устарела, потому что она абсолютно уравнивает принципиально разные транзакции между собой: голоса новобранцев или профессоров, Я сказал, что система расчета репутаций в базе имеет page rank механизмы. А их можно модернизировать вот в эту сторону, вычленять особенно важные транзакции, особенно важные акты передачи символического капитала. Понимаете, да?

Исе это можно собрать вместе опять и не делить, если использовать деньги. Если так оказалось, что я прочитал книжку «Ночной поезд на Лиссабон», какой-то португальский автор, и я готов заплатить ему $100, только нет системы, я не знаю как. Мы сейчас пытаемся создать систему с рабочим названием «каждый платит каждому»,... Ты посмотрел какой-то фильм. Нравится тебе, важный. Заплати. Тогда сумма вот этих денежных выплат была бы абсолютно адекватным свидетельством величины символического капитала.

Вопрос. А как быть с Достоевским?

Дмитрий Шейман. Я понял. У меня тоже про Достоевского. Дмитрий Шейман. Меня, во-первых, очень зацепил вопрос относительно символического капитала, приобретенного каким-то действием в случае, если его поддержали миллионы футбольных болельщиков или 100 питерских, например. Действительно, очень хороший пример. Я здесь в защиту футбольных болельщиков скажу, что в свое время мне пришлось, занимаясь темой программы повышения капитализации сферы футбола в Российской Федерации, провести вместе с ВЦИОМ социологическое исследование. Оно велось год. Достаточно долго. Было сложно структурировано.

И мы получили удивительный результат. Оказалось, что в отличие от обычного представления, согласно которому футбольные болельщики – это люди, которые пьют много пива и не любят работать, это, наоборот, в среднем мужская аудитория в России, значительно большая, чем в Америке, например... Дают этим меценатам, спонсорам разный фидбэк, но всегда позитивный. Либо их... Это был период, когда, по-моему, кого-то выбирали у нас в стране. Соответственно, либо электорат... Говорят, что мы бы проголосовали за тех, кто поддержал футбольную школу в большой степени, потому что они поддержали, нежели те, кто вообще в этой сфере ничего не делал. Интересные исследования. Просто было издание, его даже Абрамович хотел перевести на английский язык.

Вот этот момент, символический капитал. Массовое действие, либо ориентированное на конкретную группу элиты. Мой товарищ в свое время сказал, по-моему, гениальную фразу. Он сказал: «Когда из трех слов не понимаешь двух, думай о третьем». Символический капитал. Я пока не понимаю все-таки, что означает символический капитал.

Александр Долгин. Это сумма положительного влияния в душах людей.

Дмитрий Шейман. Мне чуть-чуть не хватает здесь. Я думаю про слово «капитал», про понятие «капитал». Самовозрастающая стоимость. Вот этот момент самовозрастания, развития для меня крайне важен. И через эту рамку, через этот аспект я бы смотрел на роль символического во всем этом. Потому что результаты социологического исследования...

Александр Долгин. Почему обязательно капитал самовозрастающая ценность? может быть и умирающая ценность. Капитал не работает без всего остального.

Дмитрий Шейман. По Марксу, которого мы считаем *.

Александр Долгин. Маркс же много притворялся и подверстывал под политику.

Дмитрий Шейман. Я понимаю, да. Но смотрите....

Александр Долгин. Самовозрастающая... В этом-то и была глобальная ошибка, с чем не согласно все человечество, что капитал не самовозрастает. Есть еще ноу-хау, есть еще культурный капитал. Есть еще другие виды капиталов, без которых тот самый капитал, который поставил на первое место Маркс, благодаря которому все оказались просто иждивенцами, капиталистами... Эта система поэтому же и рухнула. Это неправда.

Дмитрий Шейман. Он сейчас переворачивается, наверное, у себя там. Будем считать, что он говорил о финансовом капитале. Существует много других видов капитала. Я как раз говорю о том, что очень важно понятие собственно капитала. Иначе мы в этих запутах совсем себя изничтожим: * капитал, еще какой-то.

Александр Долгин. Я с вами соглашусь. Капитал – это нечто, способное порождать.

Дмитрий Шейман. Да.

Александр Долгин. Художник, творец обладает символическим капиталом, то есть способностью порождать ценности. А как измерить ценность? Ценность можно измерить через восприятие других людей, потому что иначе никак. Вот я и говорю. Символический капитал производит ценности, а ценности измеряются количеством удовлетворенности, которая возникает в душах людей.

Дмитрий Шейман. Услышал. Но здесь у меня к вам как раз вопрос методологического характера. Поскольку нам же всем хочется быть не только жителями развивающейся страны, то есть страны, в которой нет развития, по Шарину, как вы вспомнили это остроумное определение. Мы хотим, чтобы развитие состоялось. И тут момент различия оценок и систем измерений в ситуациях, в которых есть развитие, от тех ситуаций, в которых такого развития нет.

Я поясню в контексте того, что вы обсуждали. Вот, например, Достоевский, который беспокоит Стаса. Он, видимо, сейчас даже пишет кому-то.

Реплика. Ему.

Дмитрий Шейман. Да. Если я нахожусь в процессе развития, назовем это личностным ростом, то Достоевский... В каком классе мы с ним первый раз сталкиваемся по необходимости? В седьмом, в восьмом? Я ему тогда, может быть, и поставил бы лайк, но какой-то маленький лайк в силу своего понимания. Но со временем, по мере своего личностного роста, я переоцениваю иногда многократно влияние, воздействие, вклад того или иного лица, группы лиц, идеи, не субъективированной, я не знаю, кто ее автор, на себя, на свой личностный рост. Либо на развитие своего бизнеса. Если * когда-то что-то сказал, я это один раз услышал, не понял. Через пять лет наелся всякого и вдруг понял, что он тогда сказал.

Момент переоценки, который является существенным и необходимым условием оценки вкладов в ситуацию роста и развитию, в ситуации, когда есть развитие, задает какие-то требования к методологии, отличные от того, что мы обсуждаем в плоской картинке. Почитали Достоевского или Петрова, поставили лайк. Все, больше никогда не услышала.

Александр Долгин. Если я вас правильно понял... Дмитрий Шейман. В чем различие этих методологий?

Александр Долгин. Это важный вопрос, касающихся рефлексивных систем в условиях быстро меняющегося вкуса. На этот вопрос есть очень простой ответ. Если до тебя дошло через пять лет, исправь свою оценку. Есть же момент, когда ты вдруг понял: «Ах, вот оно». Или я перечитал «Бесов» и говорю: «Вот». В тот момент, когда это произошло, исправь свою оценку. Она же не клеймом где-то там... Это же твоя оценка. Ты и хозяин своих оценок.

Муж1. А если это деньги?

Александр Долгин. Добавьте деньги.

Муж1. Нет, почему добавить? Можно же и захотеть обратно.

Александр Долгин. То есть, можно сказать, что я теперь тебя не люблю, поэтому тебе ничего не дам?

Муж1. Совершенно верно. Просто самооценка в данном случае, о которой Дима говорит, означает, что если есть плюс, значит, есть и минус.

Дмитрий Шейман. Конечно. Посмотрели фильм «Пирамида МММ». Как здорово. Прошел месяц. Какая лажа! Верните деньги. А тогда дали *.

Александр Долгин. Подождите. Все-таки денежный платеж отражает некоторое душевное удовольствие. Если оно на тот момент было, зачем его потом много раз переосмысливать? Если оно появилось в следующий момент, ты можешь опять его вознаградить.

Но мне кажется, проблема изъятия незаслуженных доходов у реципиентов носит надуманный характер. Муж1. Дим, ты все? Или еще будешь?

Дмитрий Шейман. Я просто дожму свой вопрос. ** развития одна система оценок и переоценок, а в ситуации одномоментного восприятия все устроено совсем по-другому.

Александр Долгин. В этой игре временных рамок, которые накладывают на человека ограничения- все в его личной власти. Предложенная система основана на субъективизме и на свободе воли.. Да человек  мог и сначала не платить, и потом мог не платить. А в момент, когда и сколько захочет, тогда и столько заплатит.

Это все равно, что внести деньги на благое, как тебе казалось, дело,, а потом подумать, что, наверное, зря я это сделал, и пошел отнимать. Ну иди, отнимай.

В чем вопрос? Как я слышу,в том, как быть с теми глубокими, кто не понят современниками и может быть оценен позже? А разве мы обязаны всех понимать? Эйнштейна поначалу никто не понимал. Но как-то пробился. А сейчас вроде опять поговаривают, что из того, он там напридумал, половина неправда. И что? Значит, опять будет пересмотрено! Это и есть жизнь. Муж1. Прошу прощения. Как раз тезис в том и состоит, что если какое-то явление получило резонанс, то оно оказывается в ситуации постоянных переоценок.

Александр Долгин. И пусть.К вопросу о Достоевском. Результат читательской премии Имхонета был непредсказуем. Знаете, кто из русских писателей собрал наибольшую сумму денег? Порядка $10 000 илидаже больше. Попытайтесь угадать.

Реплика. Достоевский.

Александр Долгин. Нет, там живые были. Не усложняйте.

Реплика. Пелевин.

Александр Долгин. Даже в призеры не вошел. Давно не пишет. Знаете кто? Вы поразитесь. «Письмовник» Шишкина. То есть очень сложное, далеко не демократическое, не массовое произведение собрало, например, 20 или 30 тыс. голосов и значительную сумму денег. Вот вам и ответ на вопрос.

В условиях, когда есть свободное волеизъявление, обязательно ли наверху оказывается что-то простое? Необязательно, как показывает пример с лидированием Шишкина.

Муж1. Во-первых, как пользователь Имхонета я могу сказать, что у вас очень специфическое сообщество. И пользователи Донцовой, скорее всего, в Имхонет не входят. Если бы вы это сделали на масштабе страны, скорее всего, Донцова все-таки вышла бы наверх. Мое мнение такое.

А вообще, насчет субъективизма, я бы хотел вот какую вещь сказать. Мне действительно нравятся многие механизмы, которые заложены в Имхонет и в системы, которые есть. Trusted opinion, вот такие вещи. Но тут есть такая штука. Почему я говорю о переоценке и оценке? Дело в том, что мы очень часто выносим оценку не исходя из себя, а исходя из того, что мы знаем. И от того, что я был маленький, любил Ленина... Это было просто оттого, что я находился в таком поле, где я не мог его не любить. И в этот момент я бы ему, наверное, много чего дал. Может быть, как Павлик Морозов...

Реплика. Дедушку.

Реплика. Денег.

Муж1. Да, дедушку. И денег. Я имею в виду, что все равно репутация в данном случае выстраивается через мнения.

Александр Долгин. Это абсолютно правильно.

Муж1. Я просто одну мысль завершу. Но потом просто меняется определённое условие, и до меня доходит, что в действительности это все, к сожалению, к Ленину никакого отношения не имеет. И получается, что я * какому-то, непонятно чему отдал, условно говоря, деньги или свой голос, или репутацию. Естественно, я хочу это забрать. В этом смысле. Не в том смысле, чтобы я...

Александр Долгин. Но ты же отдал ему свою жизнь? Пуская ты и был в неведении? А жизнь нельзя забрать назад. Вдумайтесь. Если ты отдал свою жизнь, а  назад хочешь забрать три копейки. А зачем? Все, что можно, ты уже отдал, ты это прожил.

Муж1. Здесь как раз и идет разговор о том, что формируется в данном случае не нормальный рейтинг, который в действительности...

Александр Долгин. В Имхонете вообще не идет речь о рейтингах. Но как только ты понял, что этот миф рассыпался в твоих глазах, ты можешь изменить свой профиль. Точно так же, как ты можешь поменять свою одежду, стиль жизни, сказать, что все, ввиду открывшихся обстоятельств, теперь это не я. Я другой. И я не хочу репрезентировать себя вот таким профилем, в котором условный Ленин оценен высоко. Это действие, которое ты можешь совершить в любой момент. Это хорошо.

Муж1. То есть, фактически начать новую виртуальную жизнь.

Александр Долгин. Когда захочешь. Новую, старую чуть-чуть подрихтовать.

Муж1. Еще есть такой вопрос о субъективности. Дело в том, что когда... Вы знаете, сентябрь для киноиндустрии – очень странная пора. Все возвращаются. С одной стороны, все блокбастеры хотят прокатать в сентябре. А с другой стороны, они беспокоятся о том, что одновременно вышедшие три-четыре блокбастера...

Александр Долгин. Высокая конкуренция.

Муж1. Да, высокая конкуренция. Здесь получается интересная фишка, что человек, попавший на какое-то кино, сейчас бы перечислил какое-то количество денег или чего-нибудь. У него сегодня такая эмоция, он бы $5 отдал. А завтра он сходил на другое кино, и оно ему понравилось больше. И первое кино не получит $5. Я имею в виду, что сиюминутность человеческого восприятия достаточно сложна для того, чтобы интегрировать ее в эти системы.

Александр Долгин. Математические модели и подсчеты показывают, что небольшая погрешность в субъективных оценках ни на что принципиально не влияет. Да, ты сегодня поставил 8. Завтра переоценил на7. Эти вопросы снимаются на уровне статистики. Не бойтесь исказить свой профиль, в котором стоит 1000 оценок, поставив одну неверную или неточную, потому что работают большие числа, и  это делает твой профиль достаточно стабильным.

Тема эмоциональной покупки или эмоционального выбора. Да, она нам известна. И что? Это жизненные реалии. Да, не все субъективные мнения могут быть эксплицированы в полной мере и в полной мере адекватны. Это неважно. Мы не требуем от нее безупречности кварцевого часового механизма. Достаточны принципиально другие точности. И они достигаются.

Муж1. Со временем.

Александр Долгин. Они достигаются, прежде всего, с набором критической массы пионеров, с формированием сообщества и так далее, чего с Имхонетом на данный момент еще не произошло в силу целого ряд причин… Ольга Форись. Спасибо. У меня большая просьба. У нас не так много времени осталось, поэтому формулируйте свои вопросы короче, чтобы мы успели все озвучить.

Жен. Спасибо большое. Очень интересный разговор сегодня получился.

Александр Долгин. Спасибо.

Жен. Это меня касается напрямую, потому что я режиссер. Мы создаем произведения, которые не идут в эфир. Это документальные сериалы. И у нас на сайте есть подобная услуга, которая позволяет оценивать наши аудиовизуальные произведения.

Но существует такой момент, который я бы хотела для себя уточнить. Предположим, мы выкладываем свой фильм на нашем сайте с той целью, о которой мы сейчас говорим. Как здесь возникает механизм защиты авторских прав? Через какое-то время наш фильм похищается и оказывается в YouTube, предположим. Таким образом, мы лишаемся возможности быть первоисточником. Таким образом, мы лишаемся возможности каким-то образом заработать на этом фильме, поскольку в прокате мы не зарабатываем. Как здесь решить этот вопрос?

Александр Долгин.Учитывая, что в аудитории много кинопроизводителей,  стоит коснуться этого вопроса. Пару лет назад в обществе муссировался вопрос, кому давать деньги на кино. Я дал свое ответ в  статьев «Новой В основу была положена как раз идея, что надо давать деньги на кино тем производителям фильмов, которые в своих прошлых произведениях сумели получить положительный отклик аудитории. Это с точки зрения государства. Путин же тогда сказал, что, хорошо, денег на производство мы вам можем дать (обращаясь не к документалистам, а вообще ко всем), но людей-то мы в кинотеатры не можем насильно привести. Я бы сказал, что правильно говорит Путин. Он не может привести людей в кинотеатры. А бессмысленно дотировать производство продукции в идеологических целях с позиции государства, если ее никто не смотрит.

Теперь, что касается вашего вопроса. Копирайт – это большая тема, страшно сложная и запутанная. Производство документального кино – это крайне уязвимый и периферийный игрок этой большой системы. Поэтому он становится, так или иначе, заложником других больших процессов.

Если ответить очень коротко, документальное кино должно финансироваться общественными выгодоприобретателями и государством. И другими коллективными инвесторами (система образования и прочее). В системе, которая не защищена от свободного распространения, документальное кино беспомощно, если остается чисто рыночным игроком. У него нет никаких шансов, кроме специальных каналов финансирования, в том числе, дотационных. Документальное кино имеет перспективы в экономике фандрайзинга.

Вопрос. Поэтому защищать не надо, да?

Александр Долгин. Тут та же проблема, что  с продажей  идей. У меня есть идея. Я хочу ее продать. Покупатель не знает эту идею и не знает, сколько заплатить. Если я расскажу ему идею, ему уже не надо ее покупать. Поэтому если у тебя есть фильм, который лежит у тебя в ящике, или у меня есть роман, который лежит у меня в ящике, я не хочу его никому показывать. Ну, и пусть он у тебя лежит. Как только ты его показал в любом месте, кроме кинотеатра с полицейскими, чтобы его не переснимали, все плохое уже произошло.

Реплика. Дело заключается в том, что пока документальное кино не попадает на наш эфир, потому что * каналы...

...

...Смотрите, здесь очень простой вопрос. Есть у некоторых документальных фильмов вполне конкретные целевые группы, нишевые, узкие, где люди готовы платить. Это известно. Есть конкретные задачи. Я могу взять определенный фильм и сделать тираж в миллион дисков. Я знаю, что его купят с большой вероятностью. Просто я знаю. И я могу просто взять, выложить это в интернет. И там оценки будут хорошие. Просто потому, что я знаю.

Но, с другой стороны, если это бизнес-проект, то то, о чем вы говорите, в данном случае конкретно эту проблему не решит. Потому что те люди, которые хотят пересмотреть, они не подходят...

Александр Долгин. Это же та же самая проблема, что и в нон-фикшн в литературе. Тиражи нон-фикшн – 1-2 тыс. экземпляров. А в стране живет 100 тыс. человек, которые хотели бы это читать. Только они друг друга никак не могут узнать. Поэтому вся эта нон-фикшн индустрия в литературе, книгоиздательстве очень вялая и не жизнеспособная. И они еще не пришли в интернет так, как это надо бы.

То же самое и у вас. Это вам кажется, что у вас нишевый бизнес... В сегодняшней ситуации плохой информатизации ваш продукт действительно нишевый. А завтра, да, он, может быть, проиграет блокбастеру, но свои 500 тыс. или 1 млн человек вы получите. Это достаточно много.

Тот же самый пример в журналистском производстве. Смотрите. Журналист разместил какой-то  текст. Его прочло 20 тыс. человек. Каждый заплатил по одному центу. Что получилось? $2 тыс. Более чем сопоставимо с редакционными гонорарами. Что здесь несбыточного? Самое сложное – это собрать такую практику, показать эти примеры, что есть публикации, за которые люди могут заплатить постфактум... А что, всем людям жалко заплатить эти десять центов? Да им не жалко. Им просто неудобно, они не знают, что это можно сделать.

Реплика. **. Хорошая экономика. Понятно.

Ольга Форись. Тем не менее, у нас есть время на финальный вопрос. Кто поднимет руку?

Реплика. * контрольный в голову.

Муж2. Добрый вечер! Александр Долгин, я последние два года очень внимательно смотрю за вашей практикой в таком аналитическом залоге. Мало того, что мне это нравится, так я еще и понимаю, что в вашем лице (это очень частная точка зрения, вряд ли она наберет много лайков) мы имеем не одного, не двух, а трех деятелей. Мы имеем действующего философа, который размышляет над тем, как именно умирает культура. Во-вторых, мы имеем такого социального исследователя/экспериментатора, который запускает реально действующую модель (Имхонет и ряд других), исследуя некоторые свои предположения. Вполне себе, кстати сказать, естественнонаучная парадигма, если это не обидно звучит.

И мне кажется, что мы имеем еще и третьего персонажа в вашем лице. Это... Агитпроп звучит немножко жестко. Но такого идеолога, как правильно. Следует любить этих столько (я чуть-чуть перегибаю палку, нарочно).

Для вас корректно ли такое минимальное различение вас как деятелей? Если корректно, кто из троих (или четверых, пятерых), кого вы в себе обнаруживаете, для вас ведущий? Он тащит остальных, а они уже соответствуют. И если такое выделение ведущего можно сделать, то какая у него идеология: рыночная или не рыночная?

Александр Долгин. Мне лестно, что я вдруг стал предметом обсуждения в таком ключе. Попытаюсь ответить. По складу ума, как я стал себя осознавать какое-то время назад, я институциональный экономист. Институты в данном случае это не учебные институты, а правила. Изменяя правила, можно изменять качество происходящего. Вот этим институциональные экономисты и занимаются. Это первое.

Второе. Мне близки такие вертикально связанные действия, когда есть одновременная некоторая высокая теорияэто этика, то  «как правильно», средняя теория и практические воплощения этого всего, без чего все предыдущее повисает в воздухе. Например, есть физико-химическая термодинамика Гоббса, есть цикл Карно, который придумал, как добывать холод, а есть холодильник. И то же самое: есть двигатель внутреннего сгорания, вообще его теория, а есть «Мерседес», который просто едет.

Мне всегда были очень симпатичны такие сквозные решения, когда ты можешь сам что-то понимать, дальше что-то придумать, и оно должно поехать или взлететь. Если оно взлетает, значит, наверное, правильно ты придумал. Муж2. * скорее взлетает? Или скорее *?

Александр Долгин. Говорят: «О, «Одноклассники» или Вау, «Фейсбук», какой он талантливый, гений». Безусловно, очень толковый. Но мы знаем, что было 10 или 20 точно таких же, неизвестно, более толковых или нет, у которых ничего не получилось.

Эта ситуация напоминает такую, что... Представьте себе помещение, комнату, в которой летает много мух. И вдруг какая-то из них вылетела в открытую форточку. И мы все говорим: «Какая же она талантливая, замечательная муха. Она просто одна из всех...» Ну, про мух ладно, Это унизительно.

Например, летит вражеский самолет. И красноармейцы времен гражданской войны вскидывают винтовки, стреляют, и один попадает. Какой же он снайпер, меткий. Да просто их было 10 тыс. человек. Они создали такую кучность, что кто-то из них попал. И все. Это разговор немножко с самим собой, но он, мне кажется, довольно смешной. Мы не знаем, кто из них выстрелил.

Трудно повышать вероятность успеха от ничтожных до стопроцентных. А до тех пор, пока успех не наступил, ты даже не знаешь: у тебя 50% успеха или 80%. Что-то есть... Вот, говорю, мы внедрили систему с обратной связью, систему оценок, баллов. Через 5 лет после этого «Фейсбук» вводит лайки. Это же есть не что иное, как упрощенная, предельно примитивная система обратной связи. В чем талант «Фейсбука», в отличие от нашего расчета? «Фейсбук» угадывает тот ближний круг развития, который доступен восприятию людей. ь А изобретатели всегда настолько сложно все придумывают, что оказывается невостребованным. Одна из типичных ситуаций.

Но поскольку мы можем выйти за пределы своего собственного разума, мы можем и посмотреть на это отстраненно. Вот и получается упрощенный Имхонет. А что происходит? На Имхонете из всех-всех-всех было 30 тыс. пользователей, которые его страшно любили и ценили эту его сложность, непохожесть и так далее. Когда Имхонет стал вульгаризироваться, по их мнению, они были просто шокированы и сказали: «Вы что делаете? Мы же так хотим». А я никак не мог объяснить, что слишком маленький клуб. Экономика не сшивается, в принципе.