Полина

Темой нашей сегодняшней встречи является тема игр. Почему? Задумываясь о том, каким именно образом будем строиться эта система обмена, мы понимаем, что системы обмена, они, с одной стороны, все похожи на игру. С другой стороны, когда мы говорим «игра», за этим мерещится что-то несерьезное, детское, то, чем занимаются люди, когда ходят в детский сад и младшие классы школы.

С другой стороны, мы вроде помним, что многие умные люди писали о том, что игра – это вообще способ организации общества, и поэтому когда мы говорим о том, что обмен – это игра, мы пытаемся понять, на самом деле, все-таки это серьезно или не очень.

Кто сейчас использует эти системы обмена, использует бизнес, именно поэтому мы пригласили эксперта по креативной экономике, директора агентства «Paper Planes» Илью Балахнина.

Илья, расскажи нам, пожалуйста, о том, действительно ли это проблема, в конце концов, та, которую мы ставим, и как она решалась и решается.

Балахнин

Да, действительно, всем добрый день. Попробую кратко изложить свои взгляды на историю, связанную с игрой, а перед этим скажу довольно парадоксальную, наверное, вещь для того благородного собрания, в котором мне посчастливилось присутствовать, я не то что бы много и часто слышал про экономику заслуг, но чего-то читал, в том числе, собственно, и материалы, представленные на сайте, и хочу сказать, что я едва ли могу назвать себя, судя, по крайней мере, по тому, что я увидел, решительным апологетом такого подхода. Я в этом смысле, несомненно, защитник агрессивного или, как говорят, хищнического капитализма, социал-дарвинизма, и в этом смысле любую уступку собственно левой идеологии считаю очень опасной.

Да, и об этом, может быть, мы действительно попробуем поспорить, но с чем точно спорить нельзя, это с тем, что экономика заслуг предстает в конечном счете как некая игровая модель. На самом деле, действительно, игры, а если говорить более конкретно, игрофикация, это история, это некий глобальный тренд, который в последние года два-три, в общем-то, всерьез владеет умами и, в том числе, умами всевозможных достаточно авторитетных структур, как европейских, так и американских, что там «Rand Corporation», наверное, крупнейшего американского think-tank, что европейских ключевых исследовательских лабораторий, и действительно, геймофикация или игрофикация и, как следствие, игра как способ взаимодействия частного бизнеса со своими клиентами или с какими-то другими контрагентами, там, я не знаю, с разными участниками цепочки создания добавленной стоимости, это довольно уже повседневная история.

Я попробую, собственно, показать, зачем это надо, к каким конкретно результатам приводит, ну, и коли Полина задала тон обсуждению о том, что игра часто воспринимается нами как нечто, чем дети занимаются в детском саду, то тут, конечно, надо понимать, что это не до конца верно, мягко говоря. Ну, и сейчас я попробую показать, как игры, собственно, помогают зарабатывать деньги, а точнее, игрофикация, как она позволяет зарабатывать деньги.

В общем-то, не секрет ни для кого из вас, что в любой организации есть внешняя и внутренняя среда . Внедрение каких-то там геймофикационных принципов может в равной степени происходить во внешней среде и во внутренней.

Начнем, наверное, с внешней среды. Собственно, история, связанная с геймофикацией, очень проста, ее можно свести конкретно к этой формулировке – любое взаимодействие с любым контрагентом можно частично или полностью свести к некоей игре. Во внешней среде – а я на самом деле по своей области деятельности маркетолог – во внешней среде мы можем с вами повседневно, на самом деле в повседневной практике наблюдать геймофикацию. Самым, наверное, известным, самым очевидным примером геймофикации является что, скажите мне? Социальная сеть есть такая геймофицированная.

Реплика. Foursquare.

Балахнин. Конечно, Foursquare – это самый яркий, по крайней мере, в России самый известный пример геймофицированных способов взаимодействия компании со своими клиентами. Это самая быстрорастущая в мире социальная сеть, ни одна социальная сеть никогда такими темпами, как Foursquare, по крайней мере, в России и в Европе точно, не росла, ни AlterGeo, ни другие конкуренты. В Штатах сейчас по темпам прироста аудитории, может. Возможно, настигает такая социальная сеть, как Scavenger, о ней мы тоже поговорим, она немножко другая, но она тоже геймофицированная.

Да, сеть Foursquare все вы, конечно, знаете. Кто из вас, придя сюда, зачекинился на Foursquare? Негусто, негусто. Ясно, примерно 1-2% – это аддиктивные пользователи, а сколько из вас пользуется Foursquare, ну, вот хоть с какой-то регулярностью? Да, хорошо. А другими геолокационными сервисами?

Реплика. Прости, кто знает?

Балахнин. Хорошо, кто никогда не слышал про Foursquare, вот сейчас про него мысль, типа ВТФ вообще. О-о, ну, понятно. Ясно. О’кей, хорошо.

Ну, так или иначе, смотрите, тогда рассказываю, в чем суть. Смотрите, на самом деле, Foursquare или Scavenger, whatever, это некое приложение внутри вашего мобильного устройства. Как вы наверняка знаете, с помощью мобильного устройства можно определить ваше местоположение в пространстве с определенной точностью. Допустим, вы приходите сюда, открываете ваш мобильный, открываете приложение, собственно, Foursquare. Оно определяет, какие объекты вокруг вас находятся, вы выбираете тот, в котором находитесь вы, нажимаете кнопку, она называется «Check in», да, отсюда ужасающий, как мне кажется, англицизм «зачекиниться», вот, вам предлагается зачекиниться и, соответственно, ваши друзья во всех социальных сетях видят, где вы сейчас находитесь. Если вы в каком-то месте зачекинились больше раз, чем все остальные, больше двух раз, вы становитесь мэром этого места. Мэры каких-то мест обычно получают некие преференции. В российской практике, скажем, «Coffee House» бесплатно дате американо каждому своему мэру, «МТС» в случае если вы, скажем, покупаете телефон, и являетесь при этом мэром какого-то салона, офиса продаж «МТС», дает вам бесплатно 100 рублей, по-моему, на счет. Скажем, если неподалеку располагается заведение «Tapa De Comida», в нем мэр может всю ночь бесплатно пить. Сейчас, я уверен, половина должна встать, по идее, и убежать чекиниться в «Tapa De Comida».

Более того, ни для кого, я думаю, из вас, собственно, не секрет, что компании с точки зрения внешней коммуникации активно начинают использовать игры, сами по себе, на самом деле, существующие, ну, я не знаю, кто из вас в «Счастливого фермера» играл? Ну, или в «FarmVille». Ну, давайте, признайтесь. Кто играл в «Счастливого фермера», поднимите руку.

Полина. В этом сложно признаваться. Я играла.

Балахнин. Господи… Мне кажется, всего два человека, в этой аудитории стабильно есть два человека, которые на гребне волны.

Нет, на самом деле, все эти игры достаточно популярны. В «Счастливого фермера» в России играло порядка 8 миллионов человек, причем все это довольно образованная аудитория – у них как минимум есть доступ в Интернет, у них как минимум есть машина для выхода в Интернет, и многие из них на самом деле люди довольно небедные. Так вот, многие компании используют игры для конкретных целей.

И вот смотрите. «Счастливый фермер», в чем там суть? У вас есть ферма, вы можете купить себе корову, козу, капусту, выращивать ее, собирать урожай, продавать, на полученные деньги покупать там репу, дыню, что угодно. А есть такой банк, «УралСиб», наверняка видели, кто видел? Сейчас тоже два человека, нет, вот, смотрите, банк «УралСиб» популярнее, так вот, банк «УралСиб» в этой игре открыл свое онлайн-представительство. В этой игре есть внутренняя игровая валюта, можно было в этой игровой валюте положить деньги на счет и получить проценты, в игровой, опять-таки, валюте, или взять у «УралСиба» кредит в игровой валюте, и потом выплачивать по процентам, приближенным к реальности. Банк «УралСиб» за счет этого… А чтобы, соответственно, положить деньги на вклад или получить кредит, нужно было заполнить заявку, то есть на самом деле пройти процедуру, условно сопоставимую со скоринговой процедурой в банке. Банк «УралСиб» собрал порядка 2 миллионов анкет. 2 миллиона анкет – это 2 миллиона потенциальных клиентов. Причем, на самом деле, маркеты, да, специальный словарь, созданный банком «УралСиб», не всегда были довольные кейсами, это в основном были шестнадцатилетние дети. Но суть-то в том состоит, что эти шестнадцатилетние дети, для них уже пространство игры, то есть пространство виртуальности и пространство реальности плотно срослись, они живут в едином, конвергентном, собственно, гомогенном пространстве игры и реальности, и для них нет никакой разницы, где им помог банк, в реальной жизни кредит дал или в виртуальной жизни кредит дал. И поэтому когда этим детям станет не шестнадцать, а восемнадцать, они вспомнят – ага, банк «УралСиб» дал мне денег на брюкву, дал мне денег на собаку, на корову, на лося, на дом, на будку, классно, помог мне, я окупился, обернулся, отбил, вернул кредит, сейчас мне восемнадцать, мне нужен MacBook, куда я пойду? Как минимум, я в шорт-листе, вспомню банк «УралСиб», потому что он мне уже раньше помог, мне тогда было шестнадцать, и для меня не было разницы, где происходит позитивный опыт взаимодействия с брендом, в реальности или в виртуальности, ха-ха, теперь я в реальности, восемнадцать, пойду, возьму кредит на MacBook там.

Это вот как бы очень, понятно, кратко, лапидарно про внешнюю среду. Про внутреннюю среду. Собственно, дело в том, что создателем Scavenger является бывший HR-директор Google, человек по имени Сет Прибач. Сет Прибач – один из ведущих в мире как раз специалистов по геймофикации. Так вот, этот самый Сет Прибач, ему принадлежит гениальное, я считаю, высказывание: «Если дать вашему сотруднику возможность быть паладином 50-го уровня, – говорит Сет Прибач, кто понимает, что такое паладин 50-го уровня? Все понимают аллюзию, да? О’кей, – он будет работать   лучше.

Есть такая замечательная книжечка, написанная Йоном Катценбахом, она называется «Почему гордость дороже денег». Когда вы работаете, скажем, над программой мотивации сотрудников внутри вашей структуры, вы так или иначе рано или поздно понимаете, что в какой-то момент достигаете потолка с точки зрения материального стимулирования. Как бы много вы ни платили и как бы много ни были готовы заплатить вашему сотруднику, обязательно найдется тот, кто сможет заплатить больше. Попытка удерживать сотрудников только материальными факторами, то есть, используя так называемую теорию мотивации X, она в конечном счете обречена на провал. Таким образом, начинает активно работать теория мотивации Y, или нематериального собственно стимулирования сотрудников, и вот здесь на помощь частному бизнесу тоже приходит геймофикация.

Кто знает такую систему, она называется «Мегаплан»? «Мегаплан», чтобы вы понимали, это некая облачная, ну, то есть SaaS-система, по сути, это довольно простенькая CRM и ERP-система, то есть система для управления проектами и система для управления взаимоотношениями с клиентами, одна из немногих российских, которая имеет какой-то серьезный успех, собственно, «Ютинет», довольно крупный магазин электроники, является ее владельцем. В этой системе можно ставить друг другу задачи, можно учитывать, сколько вы человеку выплатили каких-нибудь денег, но самое интересное, что есть в этой системе, называется там  «мораль».

Так вот, внутри «Мегаплана» можно, скажем, не только вести учет денег, которые человек выдал, учет вот этих вот очков морали, неких нематериальных активов, которые я как начальник или HR-директор, как, не знаю, мой заместитель или их непосредственный руководитель готов им приписать за какие-то особые заслуги, да? Внутри организации разрабатывается некая система дополнительных мотиваторов, неких дополнительных вознаграждений, которые нельзя приобрести за деньги. Например, на всю следующую неделю взять дополнительный отпуск. За деньги нельзя такое получить, а там, скажем, за 1000 единиц морали можно. Это на самом деле тоже в известном смысле игра, тоже в известном смысле игра, потому что между людьми существует некая конвенция о неких нематериальных, собственно, способах стимулирования.

Более того, это мы про организации, а есть ведь еще более интересная история. Очень часто организации между собой договариваются о том, как будут играть в игры, это, так сказать, финальная часть моего монолога. Наверняка все вы, ну, по крайней мере те, кто знаком с экономикой заслуг, знают, что такое биткоэны, да, наверное, не имеет смысла об этом говорить, биткоэн, собственно, исторически самая первая система, в рамках которой, по сути, была реализована игровая модель расчета: люди договорились расплачиваться деньгами, которые сами сделали, и по специальной системе взаимоучета решили, что «да, так мы и будем жить».

Но это-то ладно. В некоторых, собственно, федеральных землях Германии действует вообще беспрецедентная система, предположение, которое легло в ее основу, было довольно простым. Строго говоря, все мы представляем, ну, если смотреть на историю денег как некоей системы там и некоего медиатора обмена между людьми, деньги всегда чем-то подкреплены, ну, точнее, должны быть подкреплены. К сожалению, очень много в брошюрах уважаемых пригласивших меня коллег написано про кризис современной капиталистической системы, кризис-то современной капиталистической системы чем продиктован? Отказом от золотого стандарта, тем, что деньги подкреплены государственным долгом Соединенных Штатов Америки. Так вот, вообще традиционно деньги, и это нормально, чем-то подкреплены. Один художник, немец, подумал, что раз он рисует картины, то есть, у него есть труд, который он реально может обменять на что-то, то почему бы ему не рисовать банкноты, за которыми будут стоять его картины, которые он никуда не может продать, потому что их никто не покупает, но эти картины тоже имеют какую-то стоимость, которую некий независимый оценщик может оценить. Он стал рисовать эти банкноты, и стал предлагать там кому-то, парикмахеру, еще кому-нибудь, ну, то есть каким-то вот мелким службам, которые вокруг него, там населяли его город, принимать эти банкноты как часть оплаты, там, по-моему, до половины стоимости услуг, то есть, половину он рассчитывался дойчмарками там или евро, я не знаю, в каком году это было, а половину, собственно, вот этими нарисованными им деньгами. Люди с удовольствием согласились, а дальше началась очень интересная штука. Он создал комьюнити людей – это художники, музыканты и так далее, и тому подобное, то есть и те, кто реально имеет какие-то активы, интеллектуальные или, как это называется, real estate, физические некие активы, которые могут стоять за нарисованными им банкнотами, и открыл свой собственный банк, ну, формально банк. Он берет комиссию, 2%, за то, что он ставит свою подпись о том, что да, он подтверждает как некий независимый эксперт, что у этих людей есть активы, которые могут быть использованы для погашения, собственно, предъявления по этим векселям. На самом деле, на практике это векселя. Это не банкноты, это, по сути, векселя на предъявителя. И, собственно, этот банк, он 2% изымает собственно себе, и таким образом, в некоторых федеративных землях Германии, это южные какие-то земли, я точно не знаю, какие, существует целая сеть бизнесов, которые соглашаются принимать вот такие самодельные векселя за подписью этого банка, вот этого, собственно, художника, который выступил пионером этого движения, в качестве оплаты от 25 до 50 процентов стоимости услуг. И это очень показательно и, кстати, вот это я, как, например, сторонник агрессивного капитализма, активно поддерживаю, потому что не секрет, что история с неподкрепленными финансами – это история, плотно связанная с главным моим врагом, моим врагом как предпринимателя, с Вестфальской системой государственности. И, несомненно, чем больше людей будут принимать участие в этой игре, тем слабее будет становиться Вестфальская модель. А чем слабее Вестфальская модель, тем сильнее частный бизнес, несомненно, потому что Вестфальское государство – это главный враг свободного предпринимательства. И в этом смысле я, как свободный предприниматель, это я, понимаете, закольцевал, с чего начал, тем почти и закончил, и именно поэтому я, как частный предприниматель, поддерживаю такого рода игрофицированную экономику, поддерживаю, потому что я знаю, что она разрушает моего главного врага.

Вот такое вот кино, коллеги. Спасибо.

Полина. Друзья, у меня возник один такой, общий вопрос, если ни у кого нет более срочных вот сразу вопросов, я его задам.

Ты сказал, что ребята, которые в банке «УралСиб», в 16 лет, у них сливается реальное и виртуальное, а, собственно, оно же где-то и разделяется. Вот, собственно, поэтому я хочу понять, что такое игра, и чем она на сам деле на практике отличается от неигры, как этот переход осуществляется.

Балахнин. На мой вкус вполне уже себе сформировалась такая аудитория, причем в значительном количестве, для которой никакой демаркационной линии между реальностью и игрой нет.

Да, но это вопрос поколенческий, да? То есть, мне легко, мне 24 года, вот те, которым, как и мне, 24 года, для них нет никакой разницы между виртуальным и реальным. Я не знаю, каково это для людей, которым 55. Скорее всего, не так, я могу судить по своей маме, для нее это не так, а для меня это так.

Это как бы некая первая история. Поэтому для меня, для моего поколения странно говорить о том, что игра каким-то значительным образом отличается от других реальных практик, кроме, пожалуй, того, что в игре обязательно присутствует некий элемент конвенциональности, мы обязаны договориться. В реальности конвенциональность создана до нас, я не могу сказать: «Вы знаете, я не согласен расплачиваться российским рублем, идите вы все на хрен», вот если бы я продавал булку хлеба, ко мне пришел бы клиент и сказал: «Вот вам 20 рублей, давайте мне булку», «А вы знаете, я не продаю», да, потому что в реальности конвенциональность априори создана до нас, в игре мы сами принимаем участие как некие демиурги, собственно, изначально вот в создании вот этих конвенциональных правил.

Абдикеев. Я, собственно, прежде чем немножко прокомментировать, хотел бы уточнить все-таки, какие угрозы вы видите в левой риторике? Это сколько-то раз прозвучало и…

Балахнин. Ну, смотрите. Заигрывать с левой риторикой опасно, на мой вкус, тем, что эти слова можно как угодно интерпретировать. Вот я, например, собственно, читая некое описание содержательной стороны экономики заслуг, обнаружил там тезис о том, что чем больше человек дает обществу, тем мы ему делаем лучше, или что типа там каждый человек должен разумно чем-то там пожертвовать, ожидая, что кто-то пожертвует ради него.

Абдикеев. Это не так, там сформулировано слегка иначе.

При этом экономика заслуг – это попытка как раз создать ситуацию максимального индивидуального проявления человека, то есть попытка накрыть это сверху какой-то структурой – капитализмом там, социализмом или еще чем-то в этом роде – а предоставить возможность индивидуального проявления мнения каждого, и именно поэтому я тоже боюсь всяких вот трактований, скажем так, с помощью которых люди любят расстреливать других людей, отнимать, еще что-нибудь, не дай Бог, ну, неприятные всякие вещи происходят.

Поэтому мы не издаем документов а-ля идеология, «давайте думать как-то все вместе вот так», и так далее, мы делаем проекты. И основным ядром проекта экономики заслуг является банк заслуг. Это технология, в которой невозможно двух трактований. Там предлагается каждому человеку внести тот вклад, который он считает для себя посильным, причем не в смысле самопожертвования, я вообще против самопожертвования, потому что когда человек жертвует что-то, у него потом тогда такие… как бы это сказать-то языком культурным… предъявы, в общем, к обществу, что «я там ради тебя пожертвовал, дай мне столько», и каждый человек свою эту жертву оценивает значительно выше, чем общество, и тут возникает очень много всяких неприятностей либо конфликтов, и так далее. Мы не за то, чтобы люди жертвовали вообще, в этом смысле я не знаю, что вы называете радикальными капиталистическими взглядами или чем-то в этом роде, я просто в таких терминах не очень…

Абдикеев. Банк заслуг – это такая технология, которая позволяет собрать сообщество людей вокруг их общих интересов, то есть того, что они считают общими, это необязательно левые интересы, это могут быть любые правые, зеленые, верхние, нижние, любые интересы, то, что данное сообщество людей договорилось считать своими интересами. Банк заслуг позволяет измерить вклад каждого в этот процесс, который они считают важным для себя, которым они считают для себя социальным, общественным, и измерить тот самый до сих пор неизмеряемый в действительности социальный эффект – ну, то есть, я говорил с социологами очень высокого уровня, они говорят – да, есть попытки, как-то это описывается, как мерить социальный эффект, но в итоге это, по сути, сводится чаще всего вот к этим отчетам компаний о некоммерческой деятельности, где просто указывается израсходованных. Что в результате этого получилось, неизвестно, потому что ты мог вложить миллиард, и там нет… ну, то есть, даже можно сказать, какой-то огромный объект, но он никому не нужен. А ты мог вложить доллар, и это нужно настолько, что люди… Ну, там, не знаю, вот сколько долларов вложили в создание «Facebook», а люди проголосовали так, что эти им нужно значительно больше, чем то здание за миллиард, да?

Попытка… Это вот есть притча о вдове, которая… Почему у нас лепта-то, собственно, называется? Две лепты она отдала пожертвований в храм, а Иисус сказал, что ее две лепты приносят гораздо больше заслуг, чем миллион, вложенный каким-то богатым дяденькой, потому что для него это ценность другую имеет. И, собственно, что мы вот в этой технологии пытаемся сделать? Чтобы появилось нечто общее, но чтобы вот я мог самостоятельно решать, насколько мне это нужно, как я готов в это самостоятельно участвовать, и как я оцениваю, лично я, не с позиций каких-то вот… а со своей субъективной позиции как я оцениваю данное действие.

Собственно, такая технология, сейчас мы начинаем пилотировать эту историю в корпорацию.

Банк заслуг позволяет человеку в рамках корпорации зарабатывать социальные вот эти вот очки как… моральные вот эти очки, которые будут приводить к определенного рода последствиям, другим последствиям, в другие очки. У меня вопрос в следующем. Как вы думаете, реально ли впоследствии перейти в стопроцентное оценивание деятельности людей вот такого рода очками? И насколько – еще я адресуюсь к германскому опыту, понимая, что все-таки там 25 или 50 процентов от человека платят вот этими векселями, насколько реалистичен переход в корпорации на полную систему оценки таким образом, и насколько реалистичен в реальной жизни, ну, не в корпоративной, а в общественной, в государственной жизни переход на такую валюту? Спасибо.

Балахнин

Невозможно думать в духе win-win в тот момент, когда мы пытаемся с вами переделить материальный актив. Материальный актив не бесконечен, не бывает такого, что благодаря вам у меня стало еще больше материального актива, чем было, и у вас стало материального актива больше, чем было, не бывает такого, чтобы вы сказали: «Я жертвую своим куском пирога, поэтому на, съешь еще и мой». Я съел два куска пирога, потому что их было всего два, и у вас внезапно в руке вместо нуля тоже два. О, думаем мы, как классно! Нет, к сожалению, такого не бывает. Если бы такое действительно было, мы бы, знаете, упирались в парадокс.

Абдикеев. Я, опять же, поддержу, вы совершенно красочно расписали все недостатки и невозможность win-win-истории, я просто для понятности, чтобы не возникало каких-то неправильных мемов, поясню, что речь идет слегка вообще не об этом, да? Банк заслуг – это технология, которая позволяет делать следующее. То есть, есть возможные три типа вкладов – денежные, временные и товарно-материальное, то есть что-то такое физическое, что ты можешь вложить. Этот вклад, постольку, поскольку все это существует в мире сегодняшнем, это как-то уже рынком оценено, и уже существуют приблизительные стоимостные величины, по которым это все можно сравнить, мы это выравниваем через эквивалент, лепту, который у нас есть, а дальше начинается самое интересное.

Так вот, в обычной логике что предлагается нам? Вот учли вклады инвесторов, померили процентовку, и в соответствии с этим поделили результат. В данном случае предлагается сделать следующее, поиграть в другое. А давайте посмотрим, поскольку это не три человека, а там, может быть, 10 тысяч человек, и это может быть гораздо большее количество участников во всей этой истории, миллион человек, например, и тогда уже гораздо сложнее про это про все разговаривать, предлагается сделать следующее – а давайте оценим среди тех, кто в этом участвовал, давайте оценим, по моему субъективному мнению, какой был вклад в наш произведенный этот стол. Да, ты не приносил досок, ты не вносил ни цента денег, ты, может быть, и гвоздя никакого не вбил. Но ты сидел здесь, вдохновлял всех, внес нечто такое, что не имеет материального воплощения, только время на это потратил. Но мы все, например, знаем, что мы, четыре человека, без тебя бы этот стол никогда не сделали. И в этой логике может получиться такая история, что две лепты твои в смысле эффекта, произведенного на нас, как мы решили это по понятию общества, я согласен абсолютно с этой историей, не существует такого объекта, как общество, которое мысли как-то и так далее, это набор социальных групп и индивидов, обладающих своими компетенциями, интересами и так далее, так вот, здесь предлагается всем индивидуально такая интерсубъективная модель, где каждый индивидуально, субъективно оценивает вклад остальных людей. И тогда может оказаться так, что тот, кто, условно говоря, вложил 2% материальных активов, по оценке его коллег имеет право хоть на 90% финального результата этого труда.

Что здесь главное? Что это решили сами люди, этот вопрос как бы о справедливости. Что здесь не справедливость, навязанная откуда-то сверху, когда спустили формулу, что каждый, кто вложил это, должен получить это, а люди решили так, что тот, кто вложил это, заслуживает большего.

Полина. Получается, люди как-то договорились. Ну, это я к теме договора, то есть роли договора в контексте игры.

Абдикеев. На самом деле, когда я слушаю коллегу, я не нахожу ни одного противоречия, но мне странно, что это вот чисто капиталистический такой… ну, позиционируется как капиталистический подход. В действительности это просто здравый смысл.

Балахнин. Есть такая книга, она называется «Хитрые руки и мозг ящера». Собственно, ящер… человек, когда дело касается денег, начинает вести себя не как рациональный агент очень часто, а как ящер. Вот, вот, вот, вот, ну вот, это же очень просто. Ни один здравомыслящий человек не будет считать, что вероятность может 1,25. Ну, не бывает вероятностей больше единицы.

Глеб. Всем привет, меня зовут Глеб *, компания «Энтер». Вопрос. Что тогда делать, чтобы система работала и для иррациональных людей тоже? То есть, она работает для рациональных. О’кей. Но у нас есть мозг ящера, что сделать так, чтобы она работала для всех?

Абдикеев. Иррациональное, ну, если мы одинаково понимаем вопрос, молодой человек, имеется в виду что-то, что влияет на принятие твоих решений, но не связано с прямой логикой и выгодой, да? Это вы имеете в виду? Или что? Потому что если это оно… Ну, ответьте на вопрос.

Глеб. Да-да. У меня мозг реально ящера, я гораздо более простыми словами мыслю. Смотрите, что я увидел. Что есть система, в которой есть логика. Но есть возможность, что человек не примет эту логику и сделает вот так, да. Тогда это ставит под угрозу саму систему. Мы хотим, чтобы система работала. Как сделать так, чтобы даже, ну, если человек смотрит на это, он видит, скажем так, его рациональная часть понимает, что он заслужил свои очки, да, ему там дали три процента, потому что, ну, не порадовала шутка, возвращаясь к примеру со столом. Но ему кажется, что он наработал на двадцать. Как сделать так, чтобы помирить вот это рациональное с нерациональным?

Абдикеев. На мой взгляд, в системе…

Глеб. Чтобы его иррациональной половине стало все-таки очевидно, что его, ну, это три процента, а не двадцать, на которые он рассчитывал.

Абдикеев. Вопрос здесь как раз в правилах игры. Речь же идет о том, что если мы все вместе договариваемся, что мы будем так решать этот вопрос, исходя именно из субъективных оценок, иррациональных. То есть субъективная оценка включает в себя рациональное осмысление, если индивид какой-то, которых я ни разу в жизни, честно, не встречал, людей, на сто процентов рационально мыслящих, они в силу нашей инвалидности в связи с воспитанием, все остальное – это просто невозможно, да? Но представим себе, что вот эти вот замечательные люди, почти просветленные, их много и они мыслят рационально. У него есть возможность в рамках этой системы голосовать рационально. То есть, его субъективная оценка твоего действия будет рациональной. Но у другого человека, который вообще не понимает ничего про логику, он живет в мире образов, он художник, там, и так далее, он будет со своей позиции оценивать это. И здесь именно, что мне нравится в этой истории, что красиво, на мой взгляд, что прислушиваться к мнению, к индивидуальному, такой, какой ты есть. Тебя не заставляют стать кем-то, научиться, условно говоря, мыслить логически и рационально, прежде чем принять решение. Принимай решение тем, кто ты есть.

С другой стороны, эта же система ставит тебя в ситуацию, где ты вынужден каждый раз принимать это решение, то есть прислушиваться к себе. Потому что в каком-то смысле это такой психологический инструмент, который позволяет тебе лучше себя узнать, ну, если им так пользоваться, да?

Южаков. Добрый вечер, меня зовут Южаков Владимир. У меня вот такой вопрос. Вы говорили о саморегулировании системы, о том, что люди будут друг друга оценивать. Но по социальным сетям мы всегда знаем то, что появляется какой-то лидер и он уже начинает набирать очки не за свои действия, а именно за то, что он является лидером. Вот в вашей системе это как-то вообще будет отслеживаться или регулироваться?

Абдикеев. Вы поймите одну вещь, что когда я… когда мы проектируем эту штуковину, мы смотрим не с позиций, что правильно, а что неправильно. Я не считаю правильным или неправильным, что человек за счет лидирующей своей позиции имеет больше или меньше всех остальных. Самое главное, что мы пытаемся сделать, чтобы оценка учитывала мнение всех, и если все считают, что только за то, что он, его зовут Майкл Джексон, ему надо миллиард долларов давать или там миллион лепт каждый день, это личное желание, индивидуальное желание, типа, я не хочу туда вмешиваться.

Другую здесь имеет ценность, действительно, что если человек достиг каких-то результатов, реализовал много проектов, или он эксперт в какой-то зоне, да, за счет чего он может влиять? При принятии решений он влияет только своими лептами, только то, что он вложил фактически. Но при этом его слово в общественном пространстве гораздо больше будет весить, чем слово человека, который ничего в этой области не делал и не является экспертом.

Полина. То есть… А слушайте, у меня здесь интересная появилась, мне кажется, мысль. Я помню про следующий вопрос. Получается, что внутри игры возникает другая игра, то есть люди создают новый договор…

Балахнин. Да. Да. Да.

Полина. …То есть, грубо говоря, что мы отдаем все наши ресурсы вот этому человеку или там за этот проект. То есть, тут уже дальше они, собственно, самостоятельно изобретают внутри.

Альберт. Меня зовут Альберт, и я хотел бы немного отвлечься от замечательного банка услуг, вот, Илья, спросить тебя о причинах актуализации этого тренда игрофикации именно сейчас. Связано это как-то с инфантилизацией BTC-коммуникаций, с неврозом креативности, который сейчас успешно эксплуатирует тот же «Apple», к примеру, либо с разрушением коммуникационных барьеров и увеличением общего количества социальных транзакций между агентами?

Балахнин. Все так, все так.

Альберт. И как тебе кажется, является ли этот тренд ответом на вот всеобщее состояние фрустрации, которое сейчас наблюдается?

Балахнин. Молодец, Альберт, положил всех. Да-а-а…

Альберт. «Пятерка», да?

Балахнин. М-да, м-да…

Полина. Спасибо.

Балахнин. Ты вводил меня в состояние фрустрации, поэтому мне не будет легко ответить, но... Ага, да. Так. Откуда он взялся-то? Сейчас. Смотрите. Чтобы понять, откуда взялся тренд геймофикации, надо понять, откуда вообще тренды берутся, да, тут ведь тоже нет единого подхода? Вот Пирс Фокс, например, мной искренне любимый, создатель «PSFK», одного из, наверное, тоже таких самых одиозных think-tanks американских, он говорит, что, типа, тренды берутся из языка. Типа, вот никто не знал, что такое креативный класс, до Ричарда Флориды, потом Ричард Флорида сказал: «Будет рулить креативный класс», и через десять лет так и произошло. Знаете, как парадокс самоисполнения? А есть те, кто считает, что тренды – это вот появился трендсеттер, это как раз, как это у марксистов – «роль личности в истории», да, и появился трендсеттер какой-нибудь там Вася *, он сказал: «Я говорю вам, что модно носить очочки, и вот я к вам в очочках пришел. У меня зрение один-один, я вас прекрасно и так вижу, но как бы надо же ходить в очочках, потому что люди моей профессии, типа, должны в очочках разгуливать». А есть те, кто очки нацепили на себя тоже ради прикола.

Альберт. Да.

Балахнин. Да? Ну вот, видите, как здорово. Да? Минус четыре, но ради прикола, ну да. Нет, такое тоже возможно, кстати, да.

Почему тренд стал актуален? Он, на самом деле, всегда был актуален, люди всегда играли. Люди всегда играли, и, на самом деле, если это хоть с чем-то и связано, так это связано с тем, что через игру и, как следствие, через некие наведенные, новосозданные, синтезированные модели проще скоммуницировать USP.

В «Черном лебеде» Нассим Талеб, и в «Длинном хвосте» Крис Андерсон, они протестуют против концепции, собственно, срединности Гаусса. Это как раз ответ всем этим бездарям, которые, там, по площадям выходят, там белыми ленточками обмахиваются, и утверждают, что якобы волшебник Чуров всех обманул и так далее, и тому подобное. На самом деле против концепции Гаусса и против валидности концепции Гаусса существуют серьезные математические аргументы.

Ну, так вот. На самом деле Крис Андерсон сделал очень простую вещь. Он выстроил все песни в своем iTunes и включил скачивание, скачивал, скачивал, и получилось, что график, собственно, функций полученный асимптотически стремится к оси абсцисс. Это на практике что означает? Это означает, что Джастин Тимберлейк и Леди Гага, конечно, скачиваются, но «Рогатые трупоеды», «Оргия праведников» или группа «Тутси» тоже скачиваются. Этому нет логического объяснения, но скачиваются. Это что означает? Что любой товар находит своего потребителя, и если раньше внутри гауссиан максимизация оборотности, то есть вашего revenue, total revenue достигала сильно в back end, если это количество, а это цена, то площадь под кривой, подсчитанная, собственно, вот она, вот она, максимизация прибыли, то здесь, примерно, с определенной долей погрешности, если это была идеальная функция, мы бы выяснили, что площади под кривой всегда примерно идентичны друг другу. Таким образом, максимизация прибыли внутри, собственно, вот этой стандартной системы координат невозможна. А достигается она где? А достигается она вот здесь, на третьей оси, за счет интенсификации потребления. А интенсификация потребления достигается за счет того, что одни и те же люди потребляют как можно чаще. Это достигается за счет чего? Это достигается за счет лояльности. Лояльность достигается за счет его? За счет того, что компания выстраивает прочные ассоциативные связи у потребителя между его, так сказать, эго, и ее уникальным торговым предложением, unique sales proposition. Игра, как синтетическая форма взаимодействия между человеком и брендом, позволяет абсолютно все условия внутри игры перековать под этот unique sales proposition. Я эти очки почему одел, потому что играю с вами, типа, как меня называют, неохипстер, я не знаю, что это такое, но вот так вот, да? А тимберленды я зачем нацепил? Я тоже с вами играю в игру, я думал, ну, я прочитал там, социальные эти, как это, социальных инноваций, тимберленды, у них, эти шнурки из вторично переработанного сырья, я думаю, вот похвалюсь, какой я зеленый, классный чувак, экологичный.

Да, я гэп на фига одел, потому что этот, как его звать… Ну, вы поняли – Цукерберг, да, он таскается, типа, в толстовке гэп. Я тоже с вами играю в игру. Это часы такие. Почему надел? Ну, нет нормальных часов? Только вот эти за десять баксов, что ли? Да есть, конечно.

Да, все, что я сегодня на себя надел, это попытка сыграть с вами в игру, чтобы вы проассоциировали себя с моим брендом и сказали: «О-о, какой охренительный чувак».

Да, еще я рассказываю всякие вещи, вы уже поражены. Сейчас я еще подло скажу, что я преподаю в школе своей собственной, и многие из вас запишутся ко мне, придут в школу и деньги принесут. Я тоже не просто так сказал, я тоже построил сейчас с вами какую-то игровую коммуникацию, реально многие из вас деньги принесут. Уверяю вас. Ха-ха, подло как я строю продажу своего собственного продукта.

Это неважно. Важно в данном случае, да-да-да, важно в данном случае ровно одно. Вот почему тренд геймофикации стал так популярен. Компаниям важно трансформировать, собственно, реальность под самих себя. Это гораздо удобнее в синтетических схемах игры, чем в реалистичных схемах, где не компании властители реальности. Яблоко падает в реальной жизни, или маркер падает в реальной жизни против воли компании. Но я могу придумать такую игру, где маркер не упадет, а полетит наверх.

Да, и если мне это будет нужно им продать, я придумаю такую игру, поэтому тренд геймофикации так популярен. Ну, о еще люди просто любят играть, об этом, как я сказал, очень любят говорить Хейзинга.

Вот такое вот кино. Спасибо.

Абдикеев. Я правильно понимаю, что в данной конфигурации игра выполняет функцию привнесения вот в этой третьей, в какой-то новой мерности, придает функцию внесения каких-то дополнительных смыслов в обычное потребление?

Балахнин. Да, да, да.

Абдикеев. И именно эти дополнительные смыслы и крепят аудиторию.

Балахнин. Да, совершенно верно.

Михаил. Это компания «Клаудвотчер». Такой вопрос. А могут ли глупцы, то есть глупые люди, создать умную игру?

Полина. Спасибо.

Балахнин. Это люди с мозгом ящера, имеется в виду? Сейчас я вам скажу.

Михаил. Или без оного.

Балахнин. Или без оного, да. Сейчас. Это я контакт оставляю, чтобы те, которые не успели задать вопросы, обязательно их задали.

Михаил. Это что, *?

Балахнин. Да, тоже, правда. Видите, как вы грамотно распознали, что происходит. А на практике, конечно, это упаковано, тот, кто не успел задать вопрос, может задать его всегда. Ну, ладно, это все не суть.

Тот, кто придумал шахматы, наверняка был очень умным человеком, однако я встречал огромное количество идиотов, пытающихся играть в шахматы. Интересная игра? Интересная. Крестики-нолики придумали очень умную игру, но сейчас каждый второй дебил играет в крестики-нолики. Ну, сейчас уже нет. Морской бой придумали очень умные люди, но, но, но, вы понимаете, да?

То есть, если умные люди разработали некие правила, которые инкорпорируемы внутрь глупой игры, то глупая игра, точнее, игра глупых людей вполне может стать умной. Вполне может стать умной. Она от этого не станет такой зрелищной, как игра умных людей, возможно, не даст таких потрясающих результатов, как игра умных людей, но стать какой-то приемлемо умной, не быть, по крайней мере, абсолютно тупой и глупой, она может. Хотя мы знаем пример, были шашки, а потом пришли глупые люди, они придумали глупые эти правила, и появились «чапаевцы», например. Ну, это для тех, кто не справился с правилами шашек. Поэтому тут возможны разные варианты, в том числе искусственное оглупление игры, то есть, это из-за того, что мы внутрь приспособления для умной игры встраиваем глупые правила.

На мой вкус, все возможно, да.

Полина. Спасибо большое, Илья. Руслан, я предлагаю тебе сказать какое-то завершающее слово, а потом я расскажу, как много я поняла сегодня, и мы на этом будем постепенно расходиться.

Абдикеев. Я в восторге от Илья, я думаю, как и вся наша аудитория.

Полина. Спасибо большое.

Я думаю, что если бы мы мастерили стол, то мы бы дали Илье немало лепт за то, как он рассказывал. Даже если бы он не притронулся к этому, и наоборот.

Спасибо Руслан за дискуссию, и спасибо, конечно, огромное вам за то, что вы сегодня пришли, тоже задавали вопросы, смеялись или наоборот, в общем, делали вот так и вот так.