ВЕДУЩАЯ:– Добрый вечер, друзья. Меня зовут Полина и я рада вас приветствовать в клубе «Экономика заслуг», который организует Лаборатория социальных инноваций Cloudwatcher. Мы собираемся здесь по четвергам и обсуждаем, как создать такую систему, при которой общество будет устроено справедливо, по принципу: чем больше ты делаешь для других, для общества, тем больше, собственно, получаешь для себя. Для того, чтобы этот максимум как-то выполнять, мы придумали систему Экономики заслуг. Поскольку это дело практическое, нас интересует, насколько это все может быть, причем не только в настоящем (хочется надеяться, что в настоящем тоже может быть), но и в будущем. И, собственно, поэтому мы приглашаем экспертов, и сегодня мы очень рады и благодарны, что к нам пришел Андрей Мирошниченко, руководитель Школы эффективного текста, человек, чьи взгляды на будущее медиа, мне кажется, одними из самых интересных. Конечно, нам интересно то, насколько люди смогут относиться друг к другу так, чтоб это носило какой-то человечный характер. Учитывая, что есть гипотеза, что мы все изменимся, медиа изменится, и все мы будем превращаться в такой огромный коллективный разум, а какие отношения будут у чистого разума - это уже отдельный вопрос. Ну, я боюсь здесь забегать вперед, Андрей, тогда я не буду этого делать, передаю слово Вам. Внимание Андрею и на презентацию.

МИРОШНИЧЕНКО А.: –Спасибо, Полина. Итак, тема моего сообщения «Медиа будущего. Как заслужить внимание?» Мы живем во время перемен. Перемены эти мы обычно связываем с Интернетом, и говорят о том, как Интернет меняет нашу жизнь. Изменения эти очевидны – скорость передачи информации, визуальная информация, мультимедийность, способность получать мгновенную информацию в разных частях. Такая важная вещь как портальность человека. Каждый человек - портал. Если раньше нужно было прийти к какому-то месту, и это место было порталом, то теперь человек - сам себе портал. Он весь оснащен устройствами, которые позволяют ему в любом месте перейти в другое пространство. Все это так, но все это вещи, которые описывают техническое устройство мира, что важно, конечно, но, на мой взгляд, мы становимся жертвами технарей. Физики победили лириков и сейчас мир описан физиками. И при этом физики же пытаются нам рассказать, как из-за этого меняется человек. Я пытаюсь придерживаться другой точки зрения, мне не важно, что технически происходит с Интернетом. Меня часто ловят за руку, там разные технические различия, связанные с устройством, с платформами, с Интернетом - мне это совсем не важно. Важно, что происходит с человеком. Так вот, на мой взгляд, самое важное, что сейчас происходит с нами и что лежит в корне всех изменений, это освобождение авторства. Это глобальный процесс и в принципе двумя этими словами – освобождение авторства – описывается все остальное, что происходит с человечеством сейчас. И любые другие процессы изменения, какие вы ни назовете, они выводятся из этой идеи, из идеи освобождения авторства. Немножко необходимо раскрыть, что я понимаю под авторством. Я попытался выяснить, сколько всего авторов было у человечества, сколько было всего людей, способных сообщить свои идеи неограниченному кругу лиц. Чем отличается автор от простого человека, производящего контент? Тем, что автор может сообщить что-нибудь людям, с которыми он не знаком. Все остальные общаются со знакомыми, а автор с незнакомыми. Есть на самом деле основания для того, чтобы подсчет авторов произвести. Например, есть такой проект как Google-books. Многие, может быть, слышали о нем. Google старается оцифровать все книжки, написанные человечеством. 5 августа 2010 года их инженер статью такую выпустил, в которой сказал, что они закончили подсчет всех книг, у них своя методология, и всего на Земле оказалось 129 864 880 книг по состоянию на тот момент. Сейчас точно на две больше уже, и наверно больше, чем на две. По крайней мере, на две больше, потому что я к ним приложил руку. Я тоже старался подсчитать. В других источниках я находил, сколько было ученых статей опубликовано, и предполагал количество авторов, сколько было журналистов, копирайтеров и так далее. Иными словами всего за историю человечества за 6000 лет письменной цивилизации у человечества было всего-то 300 миллионов авторов, то есть людей, способных изложить свои мысли неограниченному кругу лиц за пределы своей физической способности. Сейчас единовременно благодаря Интернету техническую возможность авторства получили 2 миллиарда человек. За историческое мгновение на порядок больше, чем за всю предыдущую историю человечества. Я нарисовал такую вот картинку, где попытался изобразить на графике. Вот за эту пологую часть кривой всего было 300 миллионов авторов. Понятно, что были некоторые такие всплески, хотя, конечно, на большой кривой они не выглядят всплесками, они выглядят подъемчиками небольшими. Первый подъемчик авторства был связан с развитием демотического письма и потом фонетического письма. То есть до этого иератика – это был удел жрецов, только жрецы умели делать тексты. И соответственно институты и авторитеты обладали монополией на текст. Но когда стало развиваться иератическое курсивное письмо, потом демотическое, потом фонетическое – это шло века целые – письменность стала доступна не только жрецам, но и купцам, и даже рабам. В Древней Греции рабы умели писать. Это было освобождение письменности, первое освобождение текста. Вот оно у меня помечено 7-м веком, примерно, возникновение фонетического письма. Поразительно, что это совпало с крушением древних царств. То есть мы знаем много концепций исторических, которые говорят нам, что технологии описывают развитие общества, развитие идей, развитие материально-производственных сил и производственных отношений. Все эти концепции хорошие, но есть концепция другая, согласно которой коммуникации обеспечивают и объясняют развитие общества, наверно, вслед за Маклюэном эта концепция действует. И вот на идеи освобождения текста поэтапного такого я действительно могу показать, что так. Как только была освобождена письменность, рухнули древние царства. Второй этап освобождения текста, это уже освобождение чтения. Связано это с Гутенбергом очевидно. Гутенберг освободил главную книгу – Библию. Библия стала доступна опять-таки бюргерам, то есть она стала доступна для толкования простыми людьми, и храмы и дворцы опять лишились монополии на текст, на этот раз монополии на чтение. Вслед за этим рухнул средневековый мир. Начались религиозные воины, капитализм, научные открытия, экономическое развитие и так далее.

И, наконец, третье освобождение текста – это освобождение авторства. Я предполагаю, что катаклизмы будут сопоставимыми. Если первые два освобождения текста, освобождение письменности и освобождение чтения привели к крушению предыдущих укладов, то нынешний этап приведет тоже к крушению экономики традиционной, адамсмитовской, крушению политического устройства мира, крушению национальных государств. Мы не можем сейчас этого видеть, потому что как видно вот на этой кривой, мы живем примерно в середине этого взрыва, даже в его стартовой части. Причем этот взрыв авторства он уложится примерно в размеры полутора поколений. Сейчас 2 миллиарда авторов, их оптимальное количество достигнет примерно 8-10 миллиардов, учитывая, что население Земли стабилизируется на уровне 10-15 миллиардов. Там есть на этот счет концепции, не буду вдаваться, это отдельная тема. Но это все произойдет в период примерно от 90-го года прошлого столетия ну и максимум до 50-х годов нынешнего столетия. То есть мы живем в этом процессе, это все здесь и сейчас.

Что заставляет людей быть авторами? Конечно же не все являются авторами вот в том, древнем значении, потому что тогда авторство предполагало талант, страсть, некий допуск общественный, и некий технический допуск. Сейчас технического допуска нет, и конечно авторство девальвируется. Корректнее это называть публикаторство, все мы публикаторы, все мы для чего-то публикуем. Для чего мы это делаем? Моя идея, мое объяснение – это жажда отклика, это жажда социального животного быть в резонансе со своим племенем, стадом – не важно. В принципе это та способность человека, благодаря которой он получил конкурентное преимущество перед остальными живыми существами. Известно, что живые существа размером с человека и примерно такого же типа и образа жизни, достигают популяции 100 – максимум 500 000 человек. Назаретян, известный наш специалист, говорит, что на территории Москвы должно жить стадо в 50 человек. В реальности живет 10 миллионов. В реальности на Земле живет 7 миллиардов. То есть человек, благодаря возможности резонировать между собой особым образом, это социализация, то есть это взаимодействие, которое достигает определенной возгонки за счет общения, за счет подстройки, человек получил такое конкурентное преимущество. Соответственно наше взаимодействие это наш способ выживать. И человек чем больше хочет взаимодействовать, тем больше он сохраняется и реализуется. Вот эта жажда отклика, такая вампирская, неосознаваемая, обязательная, реализуется у разных людей по-разному, но так или иначе, если мы подумаем, Интернет без отклика – мы туда что-то разместили, а оно ухнуло как болото и круги даже не пошли – такой Интернет нам не нужен. Потому что мы хотим, чтобы кто-то залайкал, перепостил, чтоб кто-то прочитал. Интернет в тумбочку невозможен. Я встречал одного поэта, который говорил, что я пишу в тумбочку. Вот Интернет в тумбочку невозможен, или в стол, как раньше говорили. Интернет он обязательно на площадь, показать всем, и чем больше человек зашарили, залайкали, перепостили, тем он больше реализовался, социализировался. Иными словами это теперь новый способ социализации.

Мы часто думаем об этом как о возможности. Интернет дает нам возможность самореализоваться, сообщить о себе. Это не возможность, это – обязанность. Выяснить и доказать, что это обязанность можно. Например, когда вы уезжаете, куда-нибудь кататься на лыжах, вы говорите, френды, меня не будет три дня, там плохая связь. Вы как будто извиняетесь. Когда кого-то долго нет, друзья начинают спрашивать, что-то Васи Пупкина долго нет, не случилось ли что с ним? А если никто не спрашивает про Васю Пупкина, то тем хуже для Васи Пупкина, значит, он никому не нужен. Таким образом, способ присутствия в обществе оказывается способом присутствия в Интернете.

Таково цифровое будущее. Сейчас это еще не для всех так, но для многих людей уже так. Но это уже абсолютно так для фирм и компаний. Если я захочу купить путевку в фирме «Заря Востока», пойду в Интернет и не найду ни одного упоминания о фирме «Заря Востока», то я там не куплю путевки. Это означает, что если фирмы нет в Интернете, то ее нет на рынке. Эта зависимость она в будущем будет касаться всех. Конечно, будут толстовцы, опрощенцы, луддиты, которые не будут ходить в Интернет, а будут босиком ходить по траве. Конечно, всегда есть количество таких людей. Но в принципе общество будущего – это общество с обязательным присутствием в Интернете. Возникает не просто возможность, но обязанность, необходимость публиковаться. Поэтому я сравниваю это с такой вампирской жаждой, когда люди не могут насытиться, не могут понять, что с ними происходит. Уже известно, что это вид наркомании, зависимости и так далее. Но вот какие именно механизмы социальные, психологические под этим лежат?

Все это приводит к тому, что появляется огромное количество публикаторов, и я выделяю четыре основных типа публикаторов. Поскольку все имеют такую возможность, я их попытался классифицировать. Первый тип – это человек как медиа. То есть это частный публикатор, который как медиа наивен, он любитель в чистом виде. Хотя это ведь не какие-то марсиане, это все те же люди, которые существуют в современном обществе. Среди них есть публикаторы высокой квалификации – журналисты. Если говорить, что блогосфера борется со СМИ, то лучшими перьями блогосферы являются предатели журналистики, потому что лучшие публицисты еще и блоггеры как раз, они как бы с двух сторон воюют. И в этом смысле, конечно, диапазон человека как медиа, его компетенции, его квалификации он весь такой, какой есть у человечества. То есть люди любых компетенции, любых навыков, любых умений и так далее. Но они любители, и их активность ничем не поощряется, кроме отклика. Они ничего за это не получают, хотя могут монетизировать через какие-то другие механизмы.

Второй вид публикатора – это знаменитость как медиа. Для знаменитости публичность является условием бизнеса, и знаменитость уже начинает рефлектировать свою публичность, думает о профессиональной реализации своего публикаторства. У знаменитости есть сайты, знаменитость становится медиа в полном смысле этого слова. Сайт Аршавина – это СМИ. И в принципе «Спорт-экспресс» не нужен, если хочешь что-то об Аршавине узнать. У знаменитости есть нанятые пресс-секретари, то есть покупаемые профессионалы, которые профессионально делают их знаменитости медиа.

Наконец, третий тип - это бренд как медиа, корпорация как медиа. То есть корпорации, по сути, сейчас не производят ничего, кроме контента. Всегда возникает вопрос, кто делает гайки и хлеб? Вот не знаю, не интересно, кто делает. Гайки делаются где-то на периферии современности, на периферии мира, например, в Китае. А они и правда там делаются. А в ядре современного цифрового общества гайки не делаются. Или если и делаются, то только как фан. Вот, например, коровы в Швейцарии, просто чтоб поддержать производителя, экономическая целесообразность, она там мифологизирована, в общем-то говоря, не нужно там молоко добывать, просто чтоб коровки были на лугах. И в этом смысле современная корпорация производит только контент, все остальное вытесняется. И конечно, задача корпорации собрать контентом аудиторию вокруг бренда. Это медийная задача. Корпорации отличаются от любителей тем, что они исповедуют профессиональный тип сознания, профессиональный тип активности, они покупают профессионалов, они перекупают лучших журналистов, куча примеров есть. Ценципер, который «Афишу» сделал, работает на «Yota», Ровенский, который сделал РБК, работает на Сбербанк, Анисимов, который сделал «Финанс», работает на «Банк Тинькофф». То есть корпорации перекупают лучшую компетенцию, заставляют их работать на себя.

И наконец, четвертый тип публикаторов – это первородные медиа, то есть старые медиа, которые никуда не делись, они, конечно, существуют еще пока. Проблема в том, что они уже не одни на этом празднике жизни. Раньше это была их монополия, сейчас они пришли к своей кафедре, хотят вещать, а вдруг видят, что толпа стоит на площади перед храмом и сама обсуждает те же самые вещи, о которых раньше проповедовали СМИ. И толпа это обсуждает достаточно квалифицировано, интересно. Но чтобы показать, что не один я такой умный, разные западные товарищи тоже описывают эти изменения, происходящие между авторами и публикой, говоря о том, что публика стала авторствовать. То есть люди прежде известные как публика, вот Джей Розин использует такую формулировку. Клей Ширки в своей книге говорит, что основной месседж социальных сетей связан не с тем содержанием, которое там обсуждается, основной мессидж такой, что ты тоже можешь это делать. Раньше это могли делать только медиа, теперь ты тоже можешь это делать. И люди именно потому это делают, потому что они могут это делать, а раньше не могли. Соответственно Дэн Гилмор в своей книге «Мы, медиа» пишет, что бывшая аудитория присоединилась к вечеринке.

Соответственно СМИ становятся средой массовой информации, вместо средства, и возникает такой эффект коллективного медийного самообслуживания. Два слова про вирусный редактор, в принципе достаточно давно уже тема отработана. Когда говорят о том, что как же качество, ведь были специальные люди, которые добывали нам качество журналистики. Как же теперь с этим качеством? Я думаю, что есть некий механизм, который позволяет рафинировать качество на вот этой среде автоматически. Представим себе некоторого ботана, который сидит за компьютером, ему хочется что-то опубликовать. Он не понимает, зачем, но я понимаю, он хочет отклика. Он хочет, чтоб это прочитали, и у него позитивные фильтры отбора. Он ищет то, что реально интересно, либо в своей голове, либо за окном, либо ему случилось стать свидетелем чего-то, либо он увидел по телевизору, у него возникла хорошая мысль – не важно, он ищет позитивный критерий отбора. Этот позитивный критерий отбора – интересность. Потому что только интересность обеспечит ему отклик. У него не факт, что получается. 99% его усилий пропадают зря, но если в 1% ему удастся что-то интересное разместить, он заражает тех, с кем он контактирует. Это описывается в терминах именно эпидемий. Если это реально интересно, какое-то количество людей заражается, начинает обсуждать, дальше размещать, делать ссылки, лайкать и так далее. Если это действительно интересно большому кругу людей, начинается эпидемия интереса. Так работает вирусный редактор.

Здесь на картинке это выглядит как распространение вширь, на самом деле это концентрация темы. Чем шире тема распространена, тем она более значима. Каждый участник на своем этапе является микроредакторчиком, он добавляет что-то свое, исходя из того, что это может быть интересно кому-то. И таким образом все общество через своих этих юзеров, микроредакторчиков участвует в редактуре исходного сообщения. Вот этот механизм вирусной редактуры занимается дистрибуцией, он занимается отбором значимого, он подхватывает темы, которые со стопроцентной точностью попадают в свою аудиторию. В отличие от человеческого редактора, который раньше думал и воображал сам себе, что интересно обществу, сейчас общество через механизм вирусного редактора делает это само.

Природа лучший художник, чем я. Вот вирусный редактор тут тоже представлен. Это нейронная сеть, а именно мозг человека. Там отдельная физиология, долго не будем разговаривать об этом. Вирусный редактор создает партизанскую журналистику сети, которая в принципе способна перебить все журналистские компетенции. Мы уже признаем, что новости блогосфера поставляет лучше, по крайней мере, быстрее. Репортеру надо приехать, блоггер всегда на месте. Потому что блоггер размазан по поверхности планеты, он всегда присутствует уже там. Я впервые описывал эту историю на Невском экспрессе. Когда было крушение Невского экспресса, я насчитал шесть блоггеров, которые были на месте, а журналисты приехали утром. И понятно, что общество получало информацию от народных корреспондентов, которые там.

Говорят, что, наверно, новости может передать, но они будут недостоверны. На самом деле вирусный редактор обладает лучшим фактчекингом, чем любая редакция. Он может проверить любые новости гораздо лучше, чем любой журналист. И общество не может быть обмануто больше, чем оно предрасположено быть обманутым. Когда были теракты в Домодедово, кто-то бросил в Твиттер, что в Шереметьево что-то взорвалось. И это приводят как пример, что ага, вирусный редактор может врать. Любой пример лжи в Интернете является примером разоблачения этой лжи. Ведь откуда мы знаем, что это ложь, и приводим этот пример как ложь? Это было разоблачено. Потому что спустя время люди из Шереметьево написали, да нет здесь никакого взрыва. Потому что люди везде присутствуют, люди со всякими компетенциями, они говорят, да нет, это не правда, нет ничего такого. Поэтому ложь, конечно же, попадает в вирусный редактор, инспирации попадают, реклама, попадает все, но отбирается не все, оно проверяется самими людьми. Не буду отдельно углубляться, можно об этом почитать подробнее, про новые вещи расскажу, но в принципе вирусный редактор способен к коллективной экспертизе, к аналитике, и уж конечно, вирусный редактор способен отбирать лучшую публицистику, что собственно говоря, блогосфера и делает.

Когда все поставляют друг другу все, ко мне по сети дружеских рекомендаций, которая мною специально отобрана, моя френдлента, мне сообщают все, что мне может представлять интерес, мне не нужно специально об этом беспокоиться. Современный человек не может не узнать об отставке Лужкова. Включаешь утюг с френдлентой, утюг сообщает тебе. Он тебе сообщает именно так как это релевантно для тебя, потому что в утюге френдлента, которую ты кропотливо собирал из тех людей, у которых примерно такие же интересы.

Поэтому новая информация перестает быть ценностью в отличие от тех времен, когда она возникала. От этого много экономических последствий. Информация перестает быть товаром, информационный контент всегда будет бесплатным. Это отдельная история, не будем затрагивать, тут большое экономическое направление. Я попытался построить такую пирамиду, чего хочет публика, которая сама может авторствовать. Очевидно, что это похоже на пирамиду Маслоу. В основе интереса лежит информация базовая, но она является ценностью только тогда, когда является дефицитом, как например, при появлении «Петровских ведомостей». Не было же информации о шведской войне и поэтому, конечно, газету расхватывали. Газета стоила довольно дорого, «Петровские ведомости», и выпускалась тиражом от 100 экземпляров до 1000. Но когда интерес этот насыщается базовый, точно так же, как в пирамиде Маслоу насыщаются физиологические потребности, мы переходим на следующий этап. И постепенно в этой пирамиде ценностей мы переходим. Сначала нужна информация, потому информация как бы такая со спецификациями, интересная информация. Потом информация адресная, то есть такая информация, которая уже учитывает характеристики аудитории, у информации появляется фигура ее получателя.

На следующем этаже публика уже хочет не столько информации, сколько внимания, то есть переворачиваются взаимоотношения публики и автора. Это выражается в том, что, например, редакции проявляют интерес к письмам читателей. Появляется такое явление как суды читателей с редакциями. Это немыслимо, например, в 18-м веке, потому что читатель не является субъектом соположеным редакции. В 20-м веке, в 21-м нормально, когда читатель судится с редакцией. И это начиналось еще в доцифровую эпоху. В редакциях ценились рабселькоры, то есть люди, которые пишут с мест, то есть важно было вовлечь аудиторию. Самый большой отдел редакции советской газеты это отдел писем. В отношениях редакции и аудитории появляется читатель, который чего-то начинает активничать. И оказывается, что очень ценная вещь – это не информация, которую сообщает радиостанция, а чат ведущего в эфире с бабулькой, которая ему дозвонилась. Вот это особенная ценность. Мне это лично не нравится, я не хочу бабулю слушать, я хочу специальных людей слушать. Но почти все радиостанции выводят в эфир радиослушателей. Оказывается, что важным является присутствие человека вот в этом всем. И на вершине этой пирамиды находится не просто отклик со стороны редакции, а публичный отклик. То есть, как мне кажется, для человека важным является не просто получить отклик персонально от того, с кем он коммуницирует, а получить отклик от распределенной среды. Русская пословица об этом говорит так, что на миру и смерть красна. Важно, чтоб на площади, вот я такой вот на площади.

Я уже начинаю рассказывать про сервисы ленивого авторства. Это реализовано в одной такой штуке, есть у айфона приложение, надеваешь кроссовочки Nike, нажимаешь кнопочку старт, побежал, нажимаешь кнопочку финиш, прибежал. Айфон автоматически размещает в Facebook: «Василий Пупкин пробежал три километра в кроссовках Nike». Молодец. В чем смысл этого контента, производимого человеком? Что он сообщает миру? Очень много он сообщает. По сути это означает «аз есмь». Не просто, что «Люда, привет», а «аз есмь». Он сообщает миру, он как Папа Римский, граду и миру его сообщение обращено.

При этом с содержательной точки зрения там как бы ничего нет. Это поразительная штука. В своем взаимоотношении с информацией, с производством информации человек как освобожденный публикатор дошел до того, что своим фактом присутствия физического в каком-то пространстве он формирует контент. Потому что геолокация создает контент, причем геолокация создает так много контентов, что в общем-то... Ну, например, есть сервис такой в США, сеть для геев, люди регистрируются как геи и соответственно, заходя в кафе, они чекинятся в этой сети, и они высвечиваются – ага, наши тут еще есть. Интернет сближает людей реально, то есть они могут подружиться, какие-то транзакции между ними устраиваются. То есть маркированный человек может найти подобного. Геолокация создает такого рода контент. Это можно использовать, и сейчас я работаю с некоторыми компаниями, это можно использовать в маркетинге. Потому что как футболисту привешивают меточку на гетру и показывают, сколько он по полю пробежал, с какой скоростью и так далее, из этого выстраиваются рейтинги. Дистанция, скорость – это обсуждается, тактико-технические характеристики футболиста. То есть геолокация дает снования для переработки контента и для вторичного обсуждения контента, то есть там содержания очень много. Это можно использовать в маркетинге, бизнесе, то есть агенты, которые работают в поле, риэлтерские, какие угодно, люди-бутерброды, которые стоят на улице, вот они с такими метками дают такой контент, который нужен не только для того, чтобы учитывать. Он может использоваться для соревновательности между ними, например. То есть много-много разных таких вещей, которые возникают просто из факта присутствия человека, и для человека это оказывается значимо и важно.

Стремление редакций оседлать эту волну освобожденного авторства, пока не всех редакций, но передовых, а рано или поздно все догадаются, оно дает вот еще какой интересный эффект. Американские политтехнологи считают, что очень важно в предвыборную кампанию не дать человеку 5 долларов, а взять у человека 5 долларов. Это совершенно другой подход. В наших представлениях в предвыборную кампанию что должен дать кандидат? Пообещать водку, жену, заасфальтировать дорогу, в детском саду крышу сделать, то есть дать. При этом он не понимает, что он оскорбляет человека, что человек, которому дали, он в принципе оскорблен. Оно потом все равно остается обиженным даже если ему понравилось то, что ему дали. Американцы говорят, нет, возьми у гражданина рядового 5 долларов, потому что человек, который дал 5 долларов в фонд кандидата, он потом будет говорить, что я инвестировал в этого кандидата. Я дал 5 долларов Джону Смиту. То есть, конечно же, человек встанет следить за своими инвестициями, он расскажет об этом соседям. Он будет полным идиотом, если он не проголосует за того, в кого он инвестировал деньги. То есть он становится, во-первых, избирателем, во-вторых, он становится агитатором добровольным, он рассказывает всем соседям, он же не хочет, чтобы его инвестиции пропали, то есть он становится сторонником. На самом деле самым активным сторонником является участник.

Вот эта идея она очень хорошо совпадает с идеей освобождения авторства. Коль скоро все мы можем проявлять авторскую активность, то мы поневоле часто становимся сторонниками тех проектов, площадок, обсуждений, тем, в которых мы приняли участие. Мы становимся их жертвами, заложниками, ну это очевидно. Потому что если мы во что-то втянулись, за этим следим, и требует достаточно таких психологических усилий уйти потом из этой темы. А эта вещь, конечно, должна использоваться и в медиа, и в маркетинге, и такие технологии сейчас разрабатываются повсюду и повсеместно, как заставить человека стать участником, чтоб он хоть как-нибудь хоть чего-нибудь сделал, потому что после этого он становится лояльным сторонником. Потому что сторонник следит, поддерживает, распространяет.

Несколько всем известных примеров, когда медиа предлагают для людей сервисы ленивого авторства. Ленивым авторством я называю такое авторство, которое не требует сочинения текста. Потому что, хоть я и говорю, что все авторы. Но реально ведь авторов-то очень немного, настоящих, буйных мало, свободу-то получили все, но написать текст, это довольно сложно, это, как бы так, непросто, поэтому люди конечно не хотят быть авторами, но им предлагают разные возможности: «Поделай чего-нибудь, а ты будешь соавтором». Например, «Эсквайр» взял речь Путина, разбил ее на реплики, на слова, дал словарик этих слов, заходишь на сайт, выбираешь слова, не, например: «недопустимо использование помидоров на Северном полюсе», - ну, к примеру, если у него там были такие слова. Набираешь эти слова, нажимаешь «исполнить», команда думает, она очень тормозная, очень плохая программка, но она потом, как железная тетка, с перебивами в интонациях, неправильно, но голосом Путина, говорит, и ролик там есть, он говорит: «Недопустимо использование помидоров на Севе…», – и они пишут, что «это единственное место, где премьер-министр Путин говорит именно то, что хотят от него услышать люди».

Что происходит: человек становится режиссером Путина, причем, он же не сочиняет это все, у него есть для этого специальный сервис. Это мышевая активность, сидишь мышем вот так вот делаешь, раз-раз, выбрал. Человек сочиняет, он становится суфлером, режиссером, там, кем угодно, спичрайтером, но он потом делает вторую очень важную штуку, он это расшаривает. Нет никакого смысла сделать речь Путина и ни с кем не поделиться ею, потому что, ну, отклик же, «вот как я придумал про помидоры классно». И, конечно же, там стоит кнопочка Фейсбук, человек вешает не Фейсбук, его вот это вот расшаривание не нужно ни для чего, ни для каких полезных целей, только для фана. Оно становится носителем бренда, в данном случае «Эсквайра», это вирусная как бы становится тоже штука, понятно, что Эсквайр падает к вечеру этого дня совершенно.

Какие могут быть сервисы вот такого ленивого авторства? Основная идея в том, что человеку предлагается матрица некоторых решений, закрытая, то есть набор решений. Человек выбирает из набора решение, там, разные комбинации. То есть он не сочиняет с ноля, он не является криэйтором, демиургом в творческом смысле слова, он не творит Вселенную, он выбирает, как конструктор, как ребенок из лего, собирает там готовый набор. Для трехлетнего ребенка лего очень простое, там очень мало деталей, постарше, уже лего посложнее, так и здесь. А какие еще могут быть сервисы ленивого авторства? Ну, понятно, рейтинги, голосовалки, конкурсы, фотографии, все, что угодно, калькуляторы, прогнозы и так далее. Когда мы обсуждали идею информации, как ценности, и собственно говоря, основное, на мой взгляд, следствие связанное с освобождением авторства, приводит к тому, что когда публика начинает авторствовать, граница между авторами и аудиторией, она смывается, мы об этом говорили и, соответственно, те медиа, которые трансляционные, они оказываются не у дел. А чего транслировать, как вот эта вот тарелка на деревенской площади, которая объявляла сводку Совинформбюро, когда вес, в принципе, этой сводкой Совинформбюро располагают. И в этом смысле, конечно, новые медиа и вообще, типология новых медиа, она связана вовсе не со способом доставки, не с Интернетом, новые медиа, это не значит, что новые медиа, это Интернет, а старые, это бумага. Вот фронт не здесь проходит, потому что вовлечение может быть и в бумаге, и оно было еще в бумаге. Новые медиа, это другой тип редакционной работы, это отказ от трансляции, это вовлечение. Редакция остается, но она оказывается втянутой в свою аудиторию, она создает некий стержневой контент или ядерный контент. Я это называю ульевыми медиа, и это как-нибудь поддерживается технологиями. Понятно, что трансляционная модель своими технологиями поддерживается, а модель вовлекающая, поддерживается своими технологиями, там они немножко другие, но технологии вторичны.

Я начал с этого, что мне не интересны технические вещи, да ладно, что с людьми происходит. Вот, и в этих ульевых медиа важна характеристика не пчелы, а роя, потому что идея купить блоггера, который принесет в редакцию свой хороший блоггерский навык, это, в принципе, все равно, что купить золотое перо, это старый мир, это все равно, что купить в улье самую хорошую пчелу, которая самая медоносная, ну, наверное, да, она медка принесет немножко. Новые медиа, это такие медиа, которые умеют взять всю природу роя, то есть не одну пчелу, а всю природу роя, потому что рой сам знает, где ему собирать мед, и он это знает лучше всех, потому что он его для себя собирает. Он попадает 100 процентов в аудиторию, потому что он сам и есть аудитория. Он попадает 100 процентов в темы, потому что он собирает именно те темы, которые ему интересны, потому что пчела в мае летит, там, не гречишный мед, липовый, в июне гречиха цветет, рой знает, где ему собирать мед, ему нужно дать только рамочку. Есть разные сервисы ульевых медиа, вот, Трибуна sports.ru, я пропущу, вот, пожалуй, только о Guardian два слова еще скажу. В 2009 году был принят закон, который обязывал всех членов парламента английского отчитываться о своих доходах, и отсканированные материалы, вплоть до чека такси, там, такой-то Джек Смит потратил 15 фунтов в такси, они оказались, значит, в Интернете. Telegraf, не знаю, почему, первая написала, она ковыряла несколько интересных историй и написала об этом, ну, кого-то поймала из депутатов. Что было делать Guardian – можно было сделать то же самое, что Telegraf, то есть найти несколько… перелопатить около полумиллиона страниц документов, перелопатить их, там, за ночь, найти что-нибудь примерно интересное и написать, так же, как Telegraf. Они сделали другое, они залили все документы в специальный сервис и предложили людям ковыряться в этом самим: проверь расходы своего депутата.

Там есть несколько таких, ну, можно найти интересные отчеты людей, которые это придумали, есть разные способы возбудить, заинтересовать, вот есть такой бегунок, где написано, что: «Мы имеем 457 тысяч документов, вы уже проверили столько-то». Дальше автор этой идеи, ну или инженер, который это делает, говорит: «Очень резко выросло количество проверок, когда мы на каждый расходный лист повесили фотографию депутата, потому что, когда человек видит (ну, там у них одномандатные округа), когда человек видит своего улыбающегося депутата, он еще больше хочет проверить его расходы.

Вот этот депутат, у вас тут не видно, его зовут Алан Мильбурн и у него за несколько лет, ну, разные типы расходов, и вот у него 100 процентов, все документы по нему проверены. Вот он, видимо, какой-то несчастный человек, его целиком проверили, других меньше проверяли.

Как это делается - вот вывешивается такая бумажка сканированная, ну, какие-то важные данные там закрыты, человек нажимает на одну их четырех кнопок, прежде всего, interesting but no и investigate this, то есть самый простой выбор: неинтересно, интересно, но неизвестно, интересно–интересно, но известно и расследуй это. В результате журналисты получают из огромного массива сливающуюся в воронку информацию и в этом узком горлышке они получают то, что надо расследовать. Они это расследуют.

ВЕДУЩАЯ:– Спасибо большое, Андрей. Вопросы, я позволю себе взять право первого вопроса, у меня он довольно простой: то, что вы называете откликом, мне представляется, в том числе, как оценка вклада человека в медиа-пространство. Как-то можно описать, что такое отклик в более широком и, наоборот, более узком смысле? Можете мне перечислить, «отклик состоит из»?

МИРОШНИЧЕНКО А.: – Да, но вот я-то не зря говорил о том, что отклик имеет физиологическую природу, все-таки, на мой взгляд, потому что сама идея резонанса она может воплощена физически, грубо говоря, если определенно рыба начинает проявлять беспокойство чрезмерное, энергичное, связанное, скорей всего, с обнаруженной опасностью, то остальной косяк подстраивается и это их спасает и в этом смысле резонанс и отклик, он может быть вплоть до того, что даже физическим. Умножение твоего образа (00:56:46) действия или самого тебя и отражение в чем-то другом, это есть отклик. Соответственно, если один начинает кричать или квохтать там в стаде или в косяке, или в племени, другие начинают делать то же самое и это потом подкрепляется естественным отбором, то скорей всего, они это делают в случае опасности и так далее. Это есть физиологическое объяснение, базово оно таково, и поведение толпы таково, и потому можно управлять толпой.

 Вот тот же Назаретян, у него интересные работы по управлению толпой, он учил революционные партии в советское время, как правильно революцию делать, как сейчас Госдеп нас учит. Он описывал случай в 1936 году на велотреке стадиона во Франции, когда началась паника, загорелась одна трибуна, люди начали давить друг друга и там были два психолога, которые понимали природу толпы, и они стали топать ногами в ритм и говорить по-французски, я не знаю, как, они стали говорить: «Не толкай, не толкай», – и вся толпа стала говорить: «Не толкай, не толкай», – и толпа организовалась, вошла в резонанс, и она стала ритмично двигаться к выходу, потому что появился общий ритм, потому что общий ритм, он, как бы присоединяет. И в этом смысле ритмичность, ритмичность повторения, отражения, метафора, семантика, это некоторое отражение по подобию, и вот это штуки, которые позволяют создавать камертонные ритмы для больших количеств масс людей. Это физиология. Дальше, безусловно, начинаются какие-то уже наши наслоения социальные, связанные с нашими оценочными вещами, вплоть до того, что, конечно же, высочайший отклик получают высочайшие произведения, и люди испытывают не просто удовольствие от того, что они все-таки резонируют с другими физиологически, а от того, что получает оценку их интеллектуальная способность, их творческие способности. Конечно, люди питают этим чувство собственного достоинства, поэтому, это демократичная штука, каждый может получить отклик по своему таланту, смотря, что вам интересно.

ВЕДУЩАЯ: – Тогда я все-таки задам уточняющий вопрос, поскольку название нашей встречи «Как заслужить внимание», (Неразборчиво.) отклик заслуживается, все-таки то, что вы описываете, это в каком-то смысле лидерство, это лидерство разрушает горизонтально, если, там, допустим, (…) мы говорим об обмене откликами, и условно говоря, я даю отклик и вношу свой вклад, (Неразборчиво.) в данном случае, да, а в том, что вы говорите, есть штука в том, что сначала все бегут за одним, потом все бегут за другим, и как получается, за счет чего заслуживается этот отклик, что служит, собственно, материалом, вот, причиной того, что (Неразборчиво.)?

МИРОШНИЧЕНКО А.: – Вот какая штука, это же каждый раз заслуга отклика или каждый раз отклик, он удостоверяется реально, люди отреагировали или нет, это, как бы, некоторая обратная связь, которую человек получает на свое действие. Очень небольшое количество наших действий получает отклик, то есть наших попыток гораздо больше, чем успешных, но, например, у меня вот попыток больше успешных, чем, например, у подростка. Потому что у меня 20-летни опыт журналиста, потому что я умею, в принципе, писать, ну и, я знаю, как это устроено и у меня определенный жизненный опыт. То есть этому можно учиться на обратной реакции и, конечно, сейчас приходит понимание такое, что оказывается, важно производить не контент, а важно производить маркетинговый такой баббл, что ли, баббл себя, маркетинговую сферу самого себя. И кто-то уже хорошо сказал, что Достоевский бы сейчас не добился успеха, потому что он всего лишь производил контент, а надо было заниматься маркетингом, и в этом смысле, мы научаемся не только делать контент, который потенциально интересен, это проверяется каждый раз через обратку, через обратную связь, но и маркетинговый наш инструментарий мы тоже совершенствуем постоянно. Люди могут даже об этом не задумываться, я об этом задумываюсь, потому что это моя работа, но люди об этом не задумываются, но понимают, что, ну чего я буду, например, в четыре часа утра постить сообщения, или чего я буду постить сообщения в 10 часов утра в понедельник, у всех планерка, никто в Интернет не пришел. А вот, например, в 10 часов утра во вторник, можно, потому что планерки нет, а все приходят на работу и включают Интернет, ну и так далее. Заходят в Фейсбук, видят, ага, у меня там сейчас френдов, допустим, 1000, а сейчас только 300, значит, не буду я сейчас сообщения размещать, его никто не увидит, то есть, это чисто маркетинговые штуки. Именно об этом думает, например, директор по дистрибуции газеты, потому что он смотрит параметры аудитории, понимает, где, что и как надо разместить, то есть, это штуки, которым мы учимся наивно, просто потому что мы получаем некоторую обратную связь. Конечно же это можно все форсировать и ускорить, если об этом специально подумать и к некоторым специальным знаниям прибегнуть, то есть не ждать, когда заслуги настигнут нас в течение естественной жизни, а ускорить за счет компрессии и как-то добиться более лучшего отклика, как сказала бы Света из Иваново, кстати говоря, еще одно интересное явление, естественно, в этой жизни человек тоже наращивает свою способность получать отклик. Подросток никому не интересен, он собирает очень мало откликов со своих окружающих, если он не является, там, спортсменом или каким-то олимпийским чемпионом, но со временем человек становится профессионалом, обрастает связями, у него больше родственников, просто родственников даже, и его отклик растет. Все то же самое можно пройти в социальных сетях за один день иногда. Вот Света из Иваново за один день получила потенциал отклика такой, какой бы она за всю жизнь не собрала, верно ведь? И, конечно, это было для нее неприятно, я писал в «Московских новостях», сравнивал ее с той женщиной, которая сказала, что в СССР нет секса, да, она стала несчастна, ну и это было ужасно. Но потом она рассказывает, что теперь Познер для нее, как родной, потому что Познер для нее открыл новую жизнь, благодаря этой фразе, она как-то, в общем… Оказывается, Света из Иваново уже тоже прошла эту эволюцию. Сейчас в марте уже сообщали, что она стала начальницей автобуса, ее уже приглашают в телепередачи, то есть она стала медийным персонажем, случилось бы ли с ней такое, если б вот она случайно не попала со своим свободным авторством в эту машину случайных 15 минут славы? Иными словами, социальные сети позволяют нам в компрессии ускоренно добиваться этого отклика, иногда это делается случайно, иногда очень несчастливо случайно, но иногда этим можно управлять и ускоренным способом получать…

ВЕДУЩАЯ: – Спасибо, (Неразборчиво.) Пожалуйста.

М1: –А вы не скажете, какие-то есть перспективы методики с той темы, которую вы раскрыли, вытаскивания наших жизненных потребностей (Неразборчиво.) и когда мы даже заходим посмотреть (…) и нам показывают женщину с пятью грудями, мы по слабости своей идем к женщине с пятью грудями, нам интересно, и причем мы хотим института культуры, которые, мы привыкли, в виде книжек, так далее, которые нас утягивают в другую сторону, сейчас, когда мы заходим смотреть (…) они нас, вот, пятью грудями, все-таки, утягивают, и может много сильных людей, но мне так кажется, в массе люди греховно слабы и интересы их достаточно неинтересные. И хорошо ли то, что вы рассказываете, есть ли перспектива вообще у этого, потому что, в принципе, это поверхностно, неинтересно и пока неперспективно. То есть, если например, Дмитрий Лихачев пользовался тем, что вы рассказывали, Интернетом и так далее, и так далее, понятно, это шикарно, но на его, так скажем, интервью (…) посетителей 150 человек, ну, примерно, вот какие здесь есть методики, есть вообще перспективы?

МИРОШНИЧЕНКО А.: – Но, ваш вопрос я бы разложил на две составляющие, первая, то, как изменяется физиологически критерий человека, все-таки, отдельная история, она во всю историю цивилизации изменялась по-своему, и сеть вряд ли давала здесь чего-то вообще нового. Всегда были цирки с уродами, которые привлекали внимание публики низменной и так далее, это отдельная история, можно на эту тему много рассуждать, но я не думаю, что здесь есть что-то новое, связанное и Интернетом. То новое, что связано с Интернетом, что действительно важно, как мне кажется, в вашем вопросе, Интернет он, как бы, ухудшает человека или улучшает человека. Во многом, конечно, это вопрос политической и религиозной веры в человека, чисто технологически, я думаю, что Интернет улучшает человека. Почему – часто, сравнивая поведение хомячков вирусных с толпой, там, толпа побежала, набежала, я думаю, что вирусный редактор, он принципиально противоположен толпе, хотя, внешне, метафорически кажется, что это она там масса, но толпа расчеловечивает, расперсонифицирует, она создает ритмику физиологическую, а вирусный редактор… ведь человек в вирусном редакторе хочет отклика на свою индивидуальность, на некоторое свое действие. Вирусный редактор персонифицирует каждого, потому что на свою деперсонифицированность отклика не будет, если ты будешь, как никто или как все, то отклика не получишь. Тебе нужно быть как-то вот не так, что-то свое добавить, тогда ты получаешь отклик. Иными словами, толпа деперсонифицирует, вирусный редактор персонифицирует. Теперь, как человек персонифицируется, по хорошим критериям или по плохим? Я думаю, что, опять-таки, это вопрос веры в человека, но я убежден, что по хорошим. Смотрите, действительно, есть наиболее массивный трафик в Интернете, это, конечно, порно. Видели ли вы когда-нибудь обсуждение порно? Порно не дает вирусного эффекта, оказывается. Конечно, человек может добиваться отклика с помощью гадостей, и часто подростки этим пользуются, какую-нибудь гадость скажешь, но гадость не обладает вирусным эффектом, она не заражает дальше второго круга, максимум заражения гадостью, это «о, какая гадость», но про «о, какая гадость», «о, какая гадость» уже не скажешь. И в этом смысле, только выдающиеся случаи порно или гадости, как, например, помните, в Москве ролик порно прокрутили, и это было событие, которое обсуждалось. Но это уже было социальное событие, а не порно-событие. И в этом смысле, как мне кажется, вирусный редактор улучшает темы, и улучшает человека в целом. Это вот такой вопрос, можно спорить, я говорю, что это предмет, в какой-то степени, веры в человека. Второй вопрос про академика Лихачева и тексты. Действительно, мы воспринимаем длинный текст, как свидетельство знания, умный тот, кто прочитал толстые книги, и, соответственно, очевидно происходящая такая албанская, размножение албанской доблести в Интернете, нами воспринимается, как поражение культуры, потому что длина линейного чтения падает, это понятно, современные дети неспособны читать линейно вообще, там, вообще, они скачут по всяким клипам, да и вообще читать не умеют, и возникает вопрос, а будут ли читать в будущем. Действительно, есть в этом смысле две концепции по поводу будущего. Первая концепция, человечество разделится на элоев и марлоков. Элои, люди способные к усилию и знаниям, марлоки, это вот которые неспособны, то есть, элита и там, прочие. А я думаю, что, возможно, произойдет нечто другое все-таки, является ли длинное чтение наилучшим способом передачи знаний? Для размышления такой аргумент: представим, что неандерталец увидит, как мы прикуриваем, пользуясь зажигалкой, он поймет, что зажигалка, это прибор для добывания огня, он нас сочтет чудовищно вульгарными, потому что добывание огня требует трех дней общения с духами, огромного набора знаний про вещества, которые горят, потребления специальных снадобий, ритуальных танцев, то есть, огромного набора процедур, вот произведение огня, добывание огня, требует процедур больших. Мы это делаем, не глядя сейчас, мы в этом смысле очень пошлые люди, для нас огонь не священное, понимаете? А что, если книга, то же самое? А что, если процедура чтения, она является, вот как та процедура для неандертальца? А что, если мы можем получить ту же функцию, но без большой процедуры? Оказывается, что человеческая культура, это набор трудностей по достижению функции и набор процедур по преодолению этих трудностей. И это сейчас происходит по всему кругу, например, процедура общения людей была очень сложной – нужно было знакомиться, люди из разных сословий не могли общаться. Нет никаких процедур в Интернете. Процедура знакомства юноши и девушки вообще была обставлена, сейчас все это очень упрощается. Результат получается тот же самый, в принципе, в конце концов, но он как бы без процедуры. И по большому-большому кругу тех вещей, которые мы делаем, у нас процедуры упрощаются, мы получаем чистую функцию. Возможно, что проекция чувства, проекция эмоций от полученного знания, в принципе, будет заменять длинную толстую книгу. И вы, в принципе, согласитесь, что в большом количестве толстых книг процентов 90 состоит из реферирования достижений предшественников и 10% – новая мысль, сказанная там. Надо ли это? В том типе культуры, когда это было, возможно, это было надо. Это моя гипотеза, материал для размышления. Но, в принципе, как мне кажется, общая эволюция человечества идет к тому, что мы получаем те же функции, которые мы хотели раньше, но с меньшим набором процедур, потому что мы легче их преодолеваем. Можно еще много об этом спорить.

ВЕДУЩАЯ: – Пожалуйста, комментарий и (…) пожалуйста.

АБДИКЕЕВ Р.: – Профессор Пятигорский, известный многим людям, сказал одну вещь. Долг номер один специалиста по индийской культуре. Здравствуйте. Он рассказывал одну штуку, что лет за 250 до Будды и еще 250 после письменности не было. Ведические тексты – это 14 тысяч страниц печатного текста, который люди помнили наизусть. Причем, что его нельзя было поменять. Ну, то есть, это смертный грех, потому что это священные тексты. И брамины, они помнили эти 14 тысяч страниц наизусть, плюс они помнили совершенно справедливо все комментарии, еще ритуалы и так далее. То же самое с еврейской культурой, потому что Талмуд тоже долгое время не записывался, его тоже помнили на память. И поэтому у нас, например, сейчас академиков в мире, на первом месте это евреи, на втором – это индусы. Ну, они генетически просто. Пятигорский пошутил на эту тему таким образом: «Мы видим, во что нам обошлась письменность – ну, потому что народ стал сильно попроще; посмотрим, во что нам обойдется Интернет». И в этом смысле, если вдруг перестанут читать или пользоваться письменностью, я не вижу в этом, как и, думаю, мой коллега, ничего страшного. Это очередное возвращение на тот виток, на котором мы уже были. Спасибо.

МИРОШНИЧЕНКО А.:– Я тоже, если позволите, комментарий на комментарий. Понимаете, я не хочу, чтобы меня воспринимали как пропагандиста тех вещей – я против. Я против всего того, что я рассказал. Я в этом смысле анализирую некоторые процессы, но это не значит, что они мне нравятся. Мы живем после осевого поколения. Осевым поколением я называю людей, которые в России, в Советском Союзе, родились примерно в сороковые годы. Это те люди, у которых в одну жизнь вместилось три эпохи. Они родились в аграрную эпоху, жили в индустриальную и сейчас свой век доживают в постиндустриальную. Это впервые в истории человечества осевое поколение – до этого эпоха вмещала тысячу поколений. Так вот, после осевого поколения больше не будет эпох. Больше не будет ни одного такого состояния, что вот, оно переменилось и стало таким. Теперь все время будет переменяться. И в этом смысле мы вступаем в очень сложное время, которое нами будет объективно восприниматься всегда как ухудшение. И в этом смысле, опять-таки, что такое состояние комфорта для человека? Это состояние его детства, потому что решения принимал не он, у него все было нормально. И, конечно, когда я сравниваю с тем, что было, мне не нравится все происходящее. Но я все-таки человек разумный и я в состоянии понять, что тот факт, что мне не нравится, ничего не отменяет. Поэтому все это происходит, и это мы должны понимать. Да, идет отказ от книг. Я считаю, что этому надо сопротивляться, я считаю, что здесь есть частично вопрос педагогики – я заставляю своего ребенка читать. Но я понимаю, что то, с чем столкнутся мои внуки, мне будет вообще страшно, потому что это будут, безусловно, химические вещества, это будет безусловно органопластика, это будет безусловно гаджетизация организма – то есть то, из-за чего просто берет оторопь. И здесь надо понимать, что мы испытываем шок будущего, нам эти вещи кажутся чудовищными. Мы можем тут же совершенно справедливо и про Будду, и про древних иудеев, Маклюэн говорил, что во времена появления книг огромный корпус профессоров университетских говорил, что студенчество деградирует, потому что рукописная книга – это конспект, и грамотность человека измерялось количеством его конспектов. У студента было двадцать книг, это значит, что он записал двадцать профессоров, потому что обучение шло в форме конспекта. Вот конспект, которым студенты пользуются, это была допечатная книга. Записывали профессоров, и, конечно, тот способ получения знания, когда ты сидишь, тебе говорят, ты пишешь, он немножко другой. А тут вдруг – раз! – столько усердия, труда написать студенту книгу, а тут вдруг – раз! – и тебе дали готовую книгу. Конечно, современниками это воспринимается как чудовищная деградация. То есть тебе дали все готовенькое. И каждый раз это такое потрясение. Но я думаю, что те потрясения, которые нас ждут, и довольно быстро, будут куда более серьезными, чем наше негодование: «Ах-ах, перестали книгу читать».

АБДИКЕЕВ Р.: –Вы хороший контекст задали, хороший просто контекст как раз для очень простого вопроса: зачем Интернет? В чем его миссия, на ваш взгляд?

МИРОШНИЧЕНКО А.:– Да, да. Я исхожу из того, что движения истории не измеряются прогрессистскими устремлениями, они описываются все-таки эволюционными. Та ниша, в которой лучше реализуется нечто, в нее все и хлынет. Но не потому, что есть некоторая цель. У движения истории нету цели. В шестидесятые годы прошлого века, в эпоху позитивизма, мы привыкли думать, что будущее управляемое, что мы стремимся к чему-то там – ну, например, к лучшему устройству жизни. Я думаю, что это неверный подход – будущее не управляется рационально, а, например, история идет туда, где удобней происходят некоторые процессы. Например, я думаю, что не просто эволюцией человека, а мега-эволюцией руководит упрощение информационных потоков. То есть туда, где лучше информация обменивается, производится, туда все и идет. И в этом смысле, если мы проследим историю человека, то начиная от пиктограмм, через письменность, через оцифровку человека Леонардо с помощью этого Витрувианского мужика, который стоит в круге. То есть попытка записать природу, на самом деле эволюция – это способ перенести природу в семантическое пространство какое-то. Является ли это целью? Нет, скорее всего, что информация должна существовать таким образом. В этом смысле человек является венцом творения только в нашем представлении – скорее всего, он не является венцом творения, что-то еще потом будет. Да, это совсем философский разговор.

ВЕДУЩАЯ:– Давайте пока к настоящему ненадолго вернемся.

Ж.: – Ну, я на самом деле хотела бы продолжить. Вопрос упрощения информации, восприятия ее и задать вопрос о переходе от текста к картинке. Сейчас мы наблюдаем развитие информационного дизайна, и хотела бы вас спросить по поводу инфографики и роли информационного дизайна в российских медиа.

МИРОШНИЧЕНКО А.:– Если мне включат компьютер, я вам даже картинки покажу, как раз воспользуюсь вашим вопросом для того, чтобы… То, что я пропустил. Вы знаете, пирамида Маслоу, всегда с нее можно свалиться к базовым потребностям. В принципе, всегда велики риски (в нашей стране даже политические), когда, конечно же, не самореализация, а тулуп и тушенка станут базовой ценностью – всегда шанс такой есть. От метеорита никто… если мне включат компьютер, я с картинками покажу про российскую инфографику. Придется на словах…Чего-то нажать? Нажмись, что-нибудь. На мой взгляд, вот то самое освобождение авторства, оно же не только освобождение авторства текста, оно освобождение любых способов фиксации из тех, которые сейчас есть. Людям доступны фотографии, картинки, рисунки – людям доступно любым способом изобразить, тем, который им стал технически доступен пока еще. Сейчас самый быстрорастущий сегмент Интернета – это видео. Соответственно, именно сейчас происходит отказ от текстоцентризма, текст утрачивает монополию на передачу информации. Мы это ощущаем в том, что длина текста сокращается, и информацию передает не только текст. Соответственно, возникает такое явление. Оно не возникает – date-дизайн, то есть дизайн данных примерно с семидесятых годов развивается. Были идеи, как работать с таблицами, то есть с большими массивами данных, чтобы было понятно. Основная идея, вот хороший человек у нас есть (Скворцов, по-моему, его фамилия), семинар проводит по инфографике. У него называется так: «Увидел и понял». Это основная идея инфографики, то есть не прочитал, а увидел и понял. Соответственно, образцы инфографики могут быть разные – от простых таблиц до каких-то коллажей. Вот, например, вот эта инфографика с пузырями – это статья про бюджет. Это огромная статья про бюджет Великобритании. И вот эти «бабблы», их цвета, размеры и соположение – это разные статьи британского бюджета. И в этой статье рассказано, как запланирован бюджет. Про это можно написать статью, про это можно на разворот «бабблы» нарисовать – разные образцы контентного дизайна. Идея, в основном, в том, что не только текст передает, но и визуальные всякие элементы – ну, вот еще тут образцы. Есть в России журнал «Инфографика», в Питере выходит. Это первый журнал, в котором каждый материал не является статьей текстовой, а является инфографикой. Успешный журнал, за год они прогремели. Они лежат бесплатно в кафешках, распространяются, у них рекламная модель медиа. Но я думаю, что это временное явление, оно даже не успеет развиться, как следует, потому что если уж мы стали передавать информацию не только текстом, а апеллируя к органам чувств – ну, зрению, например, да, на «Айпэде» есть интерактивная инфографика. Ну, грубо говоря, нарисован баскетболист с его тактико-техническими характеристиками, тыкаешь ему в голову – у него выпадает его история, тыкаешь ему в плечо – выпадает, как он забивает мяч. Ну, то есть она как бы реагирует на тебя, инфографика с тобой начинает взаимодействовать. Но это все временно, я же говорю, что не будет больше стабильной эпохи. Сейчас проводятся разработки, связанные с тем, чтобы поверхность передавала тактильные ощущения – гладкая поверхность за счет каких-то вибраций может восприниматься как шерстяная. Передача запаха, в принципе, возможна тоже, передача трехмерного изображения тоже возможна. В принципе, технологии движутся к тому, чтобы передавать нам информацию дотекстовым способом, то есть так, как человек ее получал до текста – глазами, ушами, обонянием, зрением. Это значит, что примерно через 15–20 лет мы будем брать информационный объект руками, кусать его, ощущать его вкус. Причем тут текст, причем тут книга в этот момент? Не будет ни текста, ни книги, мы будем понимать вот эти вот вещи вот так. Но и это окажется довольно-таки громоздко, потому что зачем нам нужны устройства, которые будут симулировать внешние объекты, если можно проецировать полученную эмоцию сразу сюда? И, в принципе, конечно, дело идет к становлению когнитивных интерфейсов, связывающих нас либо с общей средой, либо друг с другом. Разработки такие уже ведутся, мысли считываются – не самые мысли, но электрохимические импульсы считываются. Над этим работают медики, над этим работают военные. Военные, конечно, добьются успеха быстрее, потому что им нужней и денег больше. Но технологически прообразы этого есть, и, как мне кажется, логика ведет туда. В этом смысле у нас есть лет десять-пятнадцать, чтобы осваивать плоскостную инфографику. Но, в принципе, конечно, нужно будет осваивать инфографику в пространстве. Сначала она будет в пространстве, потом она будет в очках, потом она будет в голове. Причем когда она будет в голове, она будет эмулировать, возбуждать все чувства. Это будет третья сигнальная система, то есть она как бы чувственная, но это не те пять чувств. Какие там будут эмоции? Представьте себе, какие возможны эмоции, которые наводятся, а не воспринимаются физическим телом. То есть там не будет ограничений физического тела. Первое, от чего мы откажемся – это, конечно же, гравитация. Вопрос полов там тоже возникает. Первое, от чем мы отказываемся – это гравитация. Отказ от гравитации, в принципе, известен всем юношам, игравшим в трехмерные стрелялки. Когда вот так вот делаешь – в-ж-ж по туннелю, то постепенно ты утрачиваешь чувство гравитации, потому что можешь и так, и так вот. В принципе, не сложно отказаться от гравитации. От чего мы еще откажемся? Какие удовольствия и эмоции станут нам доступными в этой наведенной сигнальной системе? Там огромные риски наркоманской возгонки такой, наркоманского разрушения, потому что там такой кайф наступит. И это будет критерий, который будет не пускать человечество туда. То есть те, которые откажутся от наркоманской возгонки, те смогут пройти. Что характерно, что все предыдущее человечество в этот момент тоже будет существовать. Как сейчас существуют люди, которые ковыряются палкой-копалкой, а мы с мобильными телефонами, вот этот весь паровоз истории будет тоже существовать. Очевидно, что какие-то кульминационные центры, которые находятся, скорее всего, в лабораториях по бокам Атлантического океана, они пройдут туда. Ну, это называют сингулярность и так далее, переход – вот они туда пройдут. Остальное человечество тоже будет существовать. Но возможно, что там возникнет что-то новое, что разрушит старое. Ну, это уже…

ВЕДУЩАЯ:– Не зря (…) человеческого мозга появились. У вас был еще один вопрос.

М2: –Андрей, у меня к вам вопрос. Коль скоро мы сейчас заговорили об авторстве и о его освобождении, то есть ситуация, когда государство тем или иным способом пытается это авторство отрегулировать. Естественно, пользователи тоже не лыком шиты и постоянно то (…) выдумывают, то еще какие-то способы от этого регулирования освободиться. На ваш взгляд, к чему эта ситуация приведет, и какая ситуация была бы наиболее благоприятной для авторства?

МИРОШНИЧЕНКО А.:– Здесь нужно, наверное, разделить три вопроса. Первый – политический, второй – правообладательский, третий – вознаграждение авторства. Мне ближе всех вознаграждение авторства. Это действительно проблема – контент будет бесплатный в будущем, это понятно. Снизу за контент платить никто не будет, потому что как бы вы ни хотели продавать контент, всегда найдется кто-то, кто предложит точно такой же контент просто для того, чтобы привлечь публику, и предложит сопоставимый контент, и научиться делать его хорошо. В этих условиях конкурировать и продавать контент невозможно. Соответственно, как быть авторам, которые хотят получать вознаграждение? Я думаю, что это касается, кстати говоря, идеи экономики заслуг, что будущая экономика – она, конечно, грантовая, преобладающий механизм – это, скорее всего, благодарственная оплата, то есть оплата по факту симпатии к потребленному продукту, а не за покупку права пользоваться продуктом. Это, конечно, ломает адамосмитовскую экономику абсолютно. В принципе, уже сейчас достаточно большой объем активности в сытых обществах финансируется грантами. То есть общество или его какие-то агенты – библиотеки, университеты, фонды, Рокфеллеры, кто угодно – решает, что «я хочу это финансировать». Это не инвестиция, это другой тип экономики. Но ключевым условием для существования такой экономики является достаток. Вот когда есть достаток, начинаются вот эти вещи. Пока достатка нет, распределение идет, идет адамосмитовская экономика. Это вот то, что касается финансирования автора. Что касается полицейских устремлений – есть разные технические люди, с которыми я говорил, они спорят, есть ли у Интернета кнопка или нет, можно его отключить или уже нет. Сегодня появилась информация, что пираты хотят вывести свои сервера на дроны, чтобы сервера на дронах летали. Пока еще есть хабы, которые можно перерубить, но, в принципе, дело идет к тому, что, конечно же, это будет не сетевое, это будет неземного базирования, и, в конце концов, оно утратит материальное… ну, Skynet в кино про Шварценеггера. Есть два способа полицейского надзора. Первое – выдернуть штепсель везде и в один момент и второе – паспортизировать IP. То есть чтобы каждый IP был мною, чтобы было известно, что это я. Первый момент, наверное, технически невозможен, второй момент надо обсуждать. Но если любой мой заход идентифицируется как я, то достанет ли у человечества технических средств следить за всеми моими IP, если сейчас два миллиарда стационарных входов и три миллиарда мобильных входов? Штука такая. Например, когда за вами следит камера ГАИ, она не только определяет ваш IP (номерной знак), но она кодифицирует ваше нарушение и высылает штраф – человека нет в этой процедуре. То есть я недавно получил штраф в 300 рублей за превышение скорости – оно само мне сделало, и поспорить не с кем. Возможно ли такое в обществе, возможно ли делать это в политических, могут ли политические нарушения быть кодифицированы с наказанием? Штука вот в чем – обнаружить-то, наверное, еще можно аппаратными средствами. Даже те много миллиардов людей, наверное, аппаратными средствами, семантическим поиском можно обнаружить, что они что-то там наговорили нехорошее, но всегда нужен товарищ майор, который принимает решения. И вот на этом массиве количество товарищей майоров должно превосходить население Земли. Вот кто примет столько решений, чтобы наказать всех виновных? А там же люди подсчитали, по-моему, Cisco или кто-то там подсчитал, что скоро будет десять миллиардов устройств. А в 2011 году Нигерия стала первой в мире страной, где потребление с мобильной точки превысило потребление со стационарной точки. Понятно, что это будущее Третьего мира, и понятно, что сейчас два миллиарда преимущественно стационарного потребления, но из тех восьми примерно шесть или все восемь миллиардов – это будут люди, потребляющие с дешевых китайских мобильников. Это Россия, это Китай, Турция, Индия, вся Африка и так далее. Это огромное количество людей. А что такое китайский мобильник – один выкинул, то есть идентифицировать, в принципе, невозможно. Иными словами, объем точек и объем необходимого принятия решений таков, что, скорее всего, полицейскими мерами это не отрегулировать. Отрегулировать это можно будет с точки зрения управления базами данных, вот эта идея облачного рантье, которую я недавно продвигал – но для этого будут уязвимы только развитые, цивилизованные общества, а не третий мир. Мы состоим в базах данных, на нас есть все, мой ребенок в десяти базах данных (поликлиника, детский сад и т.д.), я в сотнях базах данных (где я купил машину, где я сходил в фитнес-центр и так далее). Если эти базы данных собрать, наложить, то получаются аудитории любого качества, кого мы хотим, с персональным обращением к каждому. Такого в истории никогда не было. То есть были аудитории типированные, типизированные, массовые, но чтобы каждому в этой аудитории обратиться персонально, такого не было. Это статическая база, плюс Facebook, Google и даже Yandex накапливают нашу историю – чем мы интересовались, сходил, допустим, поинтересовался, как двери купить, тут же тебе неделю будет вывешиваться везде, на e-mail, про двери, потому что они тебя знают. Это не человек, это машина сделала, что и опасно, кстати говоря. Если мы сложим статические кросс-операции в базах и динамическую историю, то это как раз те самые «облака», то есть вынесенная информация про нас, как говорят: то, чем мы платим. Интернет нам все дает бесплатно, но мы платим личными сведениями. Это та валюта, которую получают они, некто, «большой брат». Вот, накопив достаточный массив этой «облачной» информации или этими «облаками», их можно сдавать в аренду и на них зарабатывать. И в принципе, экономика будущего – это экономика облачных рантье. То есть люди, пресловутый Цукерберг, собравший информацию про всех, он будет сдавать в аренду эти чудовищные массивы людей с персональным обращением к каждому, что невозможно раньше было. Будет сдавать ее в аренду другим коммерсантам, будет сдавать ее в аренду политикам. Но серьезные риски наступят, когда Цукерберг поймет, что: «А зачем это сдавать в аренду? Это же инструмент захвата планеты». Плюс к тому, что любая из этих баз позволяет отключить воду или кредитную карточку, что уже в фильмах тоже показано про врага государства. Облачные базы – это инструмент управления планетой. То есть там, иными словами, варианты диктатуры, они не из полицейских функций, они из маркетинговых функций происходят. Это моя точка зрения.

ВЕДУЩАЯ:– Руслан, у меня появилась гипотеза, что авторы, Андрей еще рассказывал нам именно об авторстве, это такие социальные инвесторы в (…) заслуг. То есть это такая гипотеза, конечно, но тут вопрос в том, что такое социальная активность в этом будущем авторстве? Я адресую тебе этот вопрос для раскрытия (…) экономики заслуг, это такой переход к экономике заслуг. Андрей, потом я адресую вам этот вопрос тоже в тех же рамках, уже с учетом того, что расскажет Руслан.

АБДИКЕЕВ Р.:– А я вопрос не понял.

ВЕДУЩАЯ:– Автор, человек, который участвует в каком-то сетевом обмене информацией, в каком-то смысле он делает свой вклад в социальную активность.

АБДИКЕЕВ Р.:– В прямом.

ВЕДУЩАЯ:– Не факт, я не уверена. Люди, которые размещают фотки кошечек, они вносят вклад в социальную активность?

АБДИКЕЕВ Р.:– Я напомню, просто мой подход и вообще подход, который свойственен Экономике заслуг, он в том, что нет внешнего арбитра, надсмотрщика, супервайзера, который определяет, что является социальной инвестицией, что является вкладом, что является полезным, хорошим, добрым, а что нет. Люди сами, как вы помните, по технологии «Банка заслуг» в состоянии оценить, проголосовать за тебя. Для меня не существует общество, у меня есть люди в моей картине мира. Если люди, которые составляют общество, считают, что им социально полезны вот эти вот картинки бабочек или кого там, значит, это социальная инвестиция. Есть размер вклада, то есть, грубо говоря, двухтактовая история. Одна – это вклад, сама по себе социальная инвестиция, то есть я проинвестировал либо время, либо деньги, либо какие-то материальные ресурсы. В данном случае, время плюс что-то еще. А есть оценка твоего этого вклада остальным заинтересованным сообществом. И там то, что посчитают люди, то и будет нужно. У меня единственное опасение, я верю в другое, но есть такое серьезное опасение, это из чего исходят вообще все политики, все общественные деятели, почти все за всю историю, что, если людям вдруг дать право выбирать все за себя самим, то завтра здесь будет какой-то кошмар, все друг у друга отрежут головы, и если над ними не будет какого-то доброго дяди, который будет говорить, что хорошо, что плохо, в лице государства, короля, президента и так далее, то будет кошмар-кошмар. Я считаю, что это чушь. Иначе ни разу не пробовали, вот сейчас как раз то, что мы делаем, есть шанс попробовать. Но есть серьезные опасения, что если вот так вот без всяких моральных кодексов, без закона отпустить людей, без внешнего надсмотрщика, что они будут считать социально полезным всякую гадость. Если интересно мое мнение, если это так, то есть, если мы в подавляющем большинстве своем уроды, то мы заслуживаем уродской жизни тогда, тогда это, значит, правильно. Но это мое мнение такое. Я считаю, что болезни надо дать случиться, иначе это хроническая какая-то «не жизнь». Такое мое мнение.

ВЕДУЩАЯ:– Спасибо. Андрей, на ваш взгляд, будут какие-то вырабатываться критерии авторства и социальной пользы этого авторства?

МИРОШНИЧЕНКО А.:– К сожалению, вопрос, конечно сложнее. Вот нельзя на него так однозначно ответить, потому что, безусловно, польза авторства и такая вот «самостийная» выработка вирусным редактором значимости, конечно вирусный редактор опирается на тот материал, который лежит в его основе. Является ли этот материал здоровым, если так цинично сказать? Ведь многие общества, они предварительно отобраны, к сожалению. Наше общество, оно прошло некоторый отбор. Я бы сравнил этот отбор, вот в кинофильме «Джентльмены удачи», когда там беглецы бежали из тюрьмы и они попали в разные лишения – они в цементовоз сначала попали, кушать им нечего, потом батарея на ногу упала. Там Василий Алибабаевич, такой наивный зек, он говорит: «А в тюрьме сейчас хорошо, а в тюрьме сейчас ужин, макароны дают». Вот ему не нужна свобода, потому что он там, потому что это микрообщество прошло предварительный отбор. К сожалению, это тот критерий, который не позволяет однозначно сказать: «Отпусти на свободу человеческую натуру, и все будет хорошо». К сожалению, наверное, вот такие наивные убеждения не всегда реализуются. Хотя я, в принципе, верю в высокое качество человеческой натуры, потому что еще был все-таки какой-то предварительный отбор. Если рассуждать абстрактно, то человеческая натура, конечно, скорее хороша, чем плоха, но, к сожалению, в конкретных случаях и историях это может быть не совсем так.

ВЕДУЩАЯ:– Вот смотрите, авторство же по сути является положительным отбором. Почему, собственно, мне кажется, что идея социального реестра и идея авторов – фактически одно и то же, потому что, допустим, вся эта Интернет-история естественно учит его кликать не на Мадонну, а на вообще все, что попадается. А на это попадаются, ведутся не только подростки, но и взрослые люди с высшим образованием. Но, смотрите, насколько действенным инструментом здесь является, например (…) С другой стороны, меня игнорируют в этом сообществе, я пойду в другое, наберу себе других друзей, найду там субкультуру, которая там (…) вместо котиков, птичек, птички почему-то никому не нравятся (…) Я уйду в другое сообщество, там меня ценят и любят. С одной стороны получается, это размежевание. То есть создать систему, в которой люди смогут оценить друг друга, а не только собрать по интересам, получается фактически невозможно из того, что вы говорите.

МИРОШНИЧЕНКО А.:– Здесь очень важен все-таки статистический охват. Если мы спросим, условно говоря, мнение всего человечества по поводу чего-нибудь, то это мнение будет позитивным и правильным, потому что мнение каждого будет укреплено весом его позиции. Например, люди несведущие в нормальной ситуации будут иметь меньший вес, чем люди сведущие. Но если мы возьмем какую-то выборку людей, а каждая страна со своей историей является такой выборкой, то там будет куча искажений. И в этом смысле, конечно, риски большие. Больше того: свободное авторство дает свободу вторичного авторства. То есть оно дает возможность появляться агентам, которые перерабатывают первичное авторство во что-то другое. Например, таким агентом может являться телевидение, потому что телевидение является автором, но которое использует авторство других или, например, свободу людей по нажиманию кнопки телеканала, это же свободное действие. И, соответственно, телевидение как агент вторичного авторства начинает гнаться за массивом первичных людей. И погоня за рейтингом, погоня за массивом всегда низменная. Просто потому что общество устроено как пирамида, в подошве всегда больше народу. Соответственно, движение к массе – это движение вниз. Поэтому нигде нет ситуации чистого, свободного, равного авторства. Всегда находятся агенты, всегда находится выборка какого-то авторства, и тут, на самом деле, куча измерений. Практически что здесь делать? Значит, нужны какие-то рациональные, (просвещенный монарх, да) разумные агенты, которые будут дико свободны и риски свободы утихомиривать. Вот тогда возникает вопрос: кто будет нести ответственность за этих разумных агентов? Поэтому сложно все, я бы не оперировал здесь инструментами вот такого инжиниринга: как из этого создать счастливое общество. Как-то оно все будет развиваться, наверное, как-то. Очень важно понимать риски этого дела, куда оно все идет, и, по возможности, на каком-то своем участке что-то пытаться свое такое сделать.

ВЕДУЩАЯ:– И тогда я вас прошу высказать свое отношение к тому, что, насколько я понимаю, вы отчасти говорите о явлении, которое, не знаю, насколько верно или нет назвать экономикой внимания, когда основное, большое значение имеет именно внимание аудитории, а мы говорим об экономике заслуг, на ваш взгляд, как эти вещи соотносятся и, соответственно, каково ваше мнение об экономике заслуг?

МИРОШНИЧЕНКО А.:– Очевидно, что смысл экономики институциональной – это распределение ресурса, всегда ограниченного, ресурса материального. Всегда ресурсом будет вода, еда, питье, скоро, говорят, воздух будет – все материальные ресурсы. Институты основаны на том, что распределяют этот ресурс. Как только ресурса становится достаточно, на локальных участках человечества его достаточно, о жизни думать не надо там, начинается следующий этап – это престижное потребление. Чрезвычайно важный этап в развитии человечества, который предыдущие общества всегда очень сильно порицают, потому что он разрушает старые авторитеты. Что такое престижное потребление? Это переход от ценности физического потребления к ценности потребления статусов, то есть это отказ от физической природы вещей, отказ от физического искусства, который означает, что больше не надо бороться за еду, грубо говоря. Это дематериализация социальной ценности. А следующим этапом, наверное, становится как раз ценность чистых статусов, ценность внимания, то есть ценность нематериальных вещей каких-то. Мне кажется, что переходя через престижное потребление, через которое хипстерский класс, кстати говоря, перешел, очень важно, что бунтари эти все на площадях, весь этот протест, он переходил. То, над чем смеялись предыдущие социальные пласты, что «революция норковых шуб», весь этот протест прошел через престижное потребление и знает, что такое престижное потребление. Потому что возникает конкуренция других вещей, возникает конкуренция за внимание. И ресурсом вместо материальных сущностей становятся сущности нематериальные. Пока экономические вещи не совсем мне ясны, но где-то здесь начинается конкуренция альтруизма. Вот как ни странно, именно благодаря престижному потреблению, именно благодаря тому, что люди начинают конкурировать статусами, они понимают, что престижное потребление, в принципе, однородно и конечно, это очень короткий период может быть, потому что умножение количества престижного потребления не улучшает качество ощущений. То есть можно 50 тысяч норковых шуб потребить, а кайф настолько не вырастет, и поэтому престижное потребление очень быстро исчерпывает себя и переходит к экономике альтруизма. Это очень важно. Это последовательные стадии. Нельзя без престижного потребления перейти к экономике альтруизма. Что такое экономика альтруизма? Когда человек добивается социального статуса, не потребляя, а отдавая. Но для этого, конечно, нужно иметь. В западном образе жизни принципиально важно, что ты являешься спонсором какого-нибудь фонда, что ты покупаешь печеньку у пионеров, которые разносят на праздники печеньку. Если ты не покупаешь печеньку, то ты урод. То есть нужно отдавать. Вот эта экономика альтруизма на определенном уровне достигается. Наверное, она как-то там коррелирует с вниманием, потому что альтруизм – конечно, способ добиться внимания и социализации той же.

АБДИКЕЕВ Р.:–Можно? Просто, что ни слово, то мне серпом по сердцу или по другим местам. Я согласен с тезисом о том, что альтруизм, в среднем, появляется… Это неизменное правило, то, что оно неизменное, подтвердилось многими фактами в истории, что можно миновать эту фазу престижного потребления и перейти к альтруизму. Более того, самые высокие образцы альтруизма как раз мимо этой фазы где-то проходили. Причем были и такие, и такие. Я к тому, что не обязательно пройти фазу безудержного престижного потребления, чтобы придти к альтруизму. В мире полно людей, причем их гораздо больше, чем тех людей, которые перешли через эту фазу, которые испытывают эти альтруистические потребности внутри себя. Это первое. Второе, совершенно согласен с тем, что когда ты понимаешь, что эту дыру внутри ты не можешь забить ничем, что бы ты ни купил, возникает вопрос, а как же все-таки это неспокойство внутреннее, какой-то диссонанс с жизнью, горе это бесконечное, одиночество… И когда человек испытывает этот опыт… Почему чаще всего происходит после обогащения? Потому что сначала человек – существо дебильное (по себе знаю), и мы пользуемся самыми простыми методами, самыми наглядными, быстрыми (главное, быстрыми) и легкими, для того чтобы убить боль. Когда богатый человек все купил, а боль так и не прошла, он начинает что-то другое искать, поэтому, наверное, так происходит. Но, в действительности, когда человек понимает, что – я видел это множество раз, из разных социальных групп – сам факт отдавания, причем желательно безадресного, в том смысле, что ты взамен вообще ничего не получаешь, даже благодарности, и вот когда человек испытывает этот феномен внутренний, когда ты что-то сделал для кого-то и даже имени его не знаешь, и тебе все равно, то есть вот этот сам факт того, что ты это делал, особенно чужому человеку, не маме, не родственнику, потому что там включается мотивация, когда ты делаешь это без всяких мотиваций, переживания внутренние – возникают вот эти мгновения наполненности, когда дыра эта исчезает, и создается впечатление, что ее никогда и не было. И в этом смысле, если заглядывать в глубины социопсихологии, почему этот проект выстроен на разных добрых делах, скажем так, потому что человеку изначально очень важно дать возможность получить этот опыт отдавания, потому что в действительности – в моей действительности, у каждого реальность своя… не совсем это правда, считаю, что реальность в этом смысле для всех одинакова – вся эта игра (это мое авторское мнение, это не мнение компании), вообще-то, в другое. Изначально, когда мы приходим, нам объясняют, что здесь игра в то, чтобы как можно больше получить, и когда ты получаешь очень много, это надо охранять, и если после смерти ты наохранял много, ты – чемпион, но в чем чемпион – непонятно. Но американцы и западная культура сделали на это ставку и сказали, что «если у тебя бабла много, значит, ты к Богу ближе», поэтому они так и развиваются. Ну, сняли этот психологический комплекс, что ли. Но все, кто идет по этому пути потребления и поиска удовлетворения внутреннего беспокойства за счет какой-то покупки, получения статусов, президентства, они реально все приходят к тому, что это не работает. Все религии и все философские учения, все, что более или менее серьезное и содержательное есть, все говорят: «Да и не пробуйте. Тысячи лет все пробовали, и всегда один и тот же результат». Игра происходит в другое, на самом деле. Игра происходит в то чтобы отдать. И когда тебе нужно иметь – вот то, что мы в конце высказывания нашего коллеги слышали – когда тебе нужно иметь, для того чтобы отдавать, вся твоя стратегия строится на том, как заполучить побольше, для того чтобы отдать… Семь лет назад я сформулировал этот тезис: если хочешь легко что-то получить, найди, кому ты это отдашь, и вселенная позаботится о том, чтобы через тебя это произошло. Но это из другой уже оперы. Так вот, исходя из этой логики, вся модель экономики заслуг, она строится на том, что человек изначально на входе в систему, и чем дальше, тем тоньше становятся процессы, он учится отдавать, отдавать, отдавать и получать удовлетворение от этого отдавания. Но если в обычном мире я начну отдавать, а Рома, например, будет все время брать, то у меня все быстро закончится, у меня не будет желания ему отдавать, потому что мы все-таки – люди, а совершенно не альтруисты. То есть высшая степень эгоизма – это альтруизм. И высшая степень альтруизма – это тотальный эгоизм, то есть «я есть все, поэтому здесь все мое, поэтому я обо всем забочусь». И один момент хочу сказать по поводу того, все-таки зачем Интернет. Я-то верю в то, что все вещи, которые происходят… Когда я говорю «верю» – это нечто среднее между «знаю, но допускаю возможность, что может быть и по-другому». Я-то верю, что все вещи – и наблюдаю, что подтверждается фактами – все вещи, которые происходят, технологические решения, новые социальные инфраструктуры, новое понимание, новый взгляд на жизнь, и мировоззрение, и на социальную жизнь, разные, они все появляются как ответ на какой-то несформулированный чаще всего или сформулированный какими-то единицами, мыслителями, но на какой-то запрос общественный. Так вот Интернет тоже был как ответ на какой-то запрос. Причем есть формальный запрос, социальный запрос – да, нужно коммуникацию, повеселее чтобы было, еще что-то, а есть какой-то внутренний, глубинный запрос у человечества. Если посмотрите, что да, у человечества нет цели какой-то развития, я согласен, что нет устоявшегося такого кубика, в состояние которого мы должны перейти. Но есть цель у истории, и она вполне себе определена, как только мы на нее посмотрим. Эта цель называется эволюция. Она просто динамичная, то есть жизнь меняется каждое мгновение, и мы вместе с ней, переживая весь этот эмпирический опыт, меняемся сами, меняем жизнь и так далее. То есть цель ее – в постоянной эволюции. И если мы посмотрим дальше, отмотаем назад, то самые мощные проекты в социальном смысле слова, которые возникали на планете, все были агрессивны или неагрессивны, но с целью объединить людей, то есть это вектор. Я не говорю, что это цель, но это вектор развития человечества и его эволюции, и так далее. Так вот мы все время ищем формы, в которые могли бы нас всех собрать. Чингисхан не смог, хотя построил самую большую империю. Ну, и дальше не буду перечислять. То, что мы делаем в Экономике заслуг – это тоже попытка собрать всех, попытка отрегулировать это таким образом, чтоб всем в этом было выгодно, интересно и так далее. Но для того чтобы собрать всех, нужно найти что-то такое, что всех объединяет. И вот что всех объединяет в нашем контексте и то, что я вижу – сейчас я перейду к Интернету – это есть в людях… Вернее, скажем так, любая система может поддерживать одни стороны человека, она может поддерживать другие стороны человека. Например, если мы в воровском обществе, то чем лучше ты воруешь, тем выше ты в социальном статусе. Если ты живешь в Швейцарии, то там все наоборот. Вопрос заключается в том, что система сама по себе… это же мы придумываем, то есть мы сейчас уже достаточно… Я рассматриваю человечество как такого повзрослевшего подростка, который в состоянии посмотреть, где он находится, и сам себе что-то такое организовать, переехать в квартиру от родителей. Так вот, мы сейчас именно в этой фазе, мы можем организовать как угодно. И система Экономики заслуг выстроена так, что она поощряет и поднимает человека за счет развития его позитивных качеств. Грубо говоря, чем лучше я понимаю вас, чем я больше пользы вам приношу, чем я снисходительнее, добрее, толерантнее и так далее к вам, тем выше я буду в социальном смысле. И я думаю, что, в связи со всем, что я сказал, Интернет – мой ответ такой – для того чтобы заключить новый социальный договор. Это его основная миссия. У него есть куча других прикладных целей, но основная его миссия – это ответ на запрос человечества, возможность по-новому договориться. Ведь все, что нас окружает, деньги, вся эта система – это определенный способ договоренности. Мы решили, как-то договорились, мы с вами вместе не участвовали в этой истории, как-то из поколения в поколение договорились, что вот так: деньги – это вот это, получается оно вот так; если ты хороший, а я начальник, я могу тебе заплатить. Это все – договор. Это не данность, это не закон притяжения, не непреодолимая какая-то штуковина, это мы так договорились. Раз мы договорились так, значит, мы можем договориться и по-другому. И вот, собственно, для этого, я думаю, Интернет и существует. Мне бы хотелось, чтобы вы к этой тираде моей многосложной как-то отнеслись. В основном, по последнему тезису, конечно.

МИРОШНИЧЕНКО А.:– Очень тонкие вы затрагиваете вещи. Мне кажется, есть некая логическая разводка. У меня два таких комментария. Первый – по поводу альтруизма. Тот альтруизм, о котором вы говорите, который до престижного потребления – это альтруизм как нравственный подвиг. А для его существования, для его реализации очень важно отречение от потребительской жажды, вокруг существующей. Это ранняя форма альтруизма, которая доступна людям, действительно идущим на нравственный подвиг. И очень важно для проявления этой хорошей природы человека, чтобы все вокруг было плохое, это очень надо, чтобы все вокруг потреблялось. А фишка в том, что конкуренция альтруизма, который после престижного потребления, она не рассматривается как нравственный подвиг, она рассматривается как статистическое явление и как даже обязаловка. То есть, там нет восторга нравственности. Это обязаловка, нудная, циничная обязаловка. Примерно как люди, например, до определенного периода не знали, что руки надо мыть, до Средних веков, а потом стали мыть руки. Это обязаловка, но полезная. То есть это вот такие вещи, они происходят без подвига. И вот как мне кажется, именно после насыщения престижным потреблением произойдет такой вот переход к конкуренции альтруизма. Тот альтруизм, который известен нам, конечно же, образцы его нам известны – это подвиг, нравственный подвиг, религиозный и так далее. Он связан с отречением и так далее. Но это не статистическое явление, это образцы, которыми мы гордимся. Но тут опять надо понимать, что это же не все человечество перейдет туда, это некоторая пирамида с концентрирующейся точкой. А остальные массивы где-то будут в предыдущих частях истории жить. И очень важно, конечно, что для той экономики альтруизма, которая будет тогда, она не будет знать, как производятся гайки. Это вот точно, как элои и морлоки. Элои не знают, как металл добывается. Вот для человека, живущего в Силиконовой долине, булки растут на деревьях. Вот он написал на салфетке какую-нибудь программку…

АБДИКЕЕВ Р.:– Они в Интернете растут.

МИРОШНИЧЕНКО А.:– Он написал на салфетке программу какую-нибудь – раз, у него «Порше» возле дома появился. Причем именно «Порше», не просто, там, а что-то хорошее, что хочет, неважно. Вот он не знает цены деньгам, вот это для него неважно. Вот это то, что происходит в кульминационных точках. Доберется ли до этого все человечество – очень вряд ли. Это будут кульминационные центры. Все человечество является некоторое биологической площадкой, скорее всего, для возникновения следующего вида. Точно так же, как мы не наследуем все виды живых существ, которые есть. Очень небольшое стадо совершило генетическую мутацию, и мы ее унаследуем. Остальные – тупиковые веточки. И в этом смысле я, может быть, заземлю идею по поводу Интернета очень сильно, но мне не кажется, что речь идет об объединении людей. Мне кажется, речь идет все-таки об объединении знаний. И в этом смысле не знание является функцией человека, а человек является всего лишь носителем или агентом знания. И в этом смысле знание как информация является вещью несколько более высокой. Потому что известны другие носители знания, кроме человека, ну, информации, широко, другие носители информации, кроме человека. Просто сейчас человек является…

АБДИКЕЕВ Р.:– Это кто?

МИРОШНИЧЕНКО А.:– Ну, не знаю, диск. Просто сейчас человек является лучшим носителем информации, но это, наверное, временно. И в этом смысле, конечно, идея Интернета – это идея объединения. А вот объединения чего? На каком-то этапе, наверное, людей. Но потом с них будет снят какой-то субстрат и подготовлен для чего-то следующего. А люди либо останутся…

АБДИКЕЕВ Р.:– Откуда у вас эта информация? А я вот просто смотрю, я все…

МИРОШНИЧЕНКО А.: –Дело в том, что я являюсь координатором Российской ассоциации футурологов, у нас там штатные хрустальные шары.

АБДИКЕЕВ Р.:– А, я понял.

ВЕДУЩАЯ:– Вот вы перешли от хрустальных (…).

АБДИКЕЕВ Р.:– Я просто не могу это оставить непрокомментированным. По поводу альтруизма. Есть понятия разные. Есть нравственный, действительно, альтруизм, есть понятие взаимного альтруизма – это то, на чем строится Экономика заслуг, и то, что, видимо, вы имеете в виду, когда вы говорите о постпрестижном потреблении, этом альтруизме. Я хочу сказать, что, в действительности, вот это очень важный момент. Для проявления альтруистических, для проявления вот этого стремления к отдаванию не нужно иметь плохое самочувствие или быть нищим. Это вообще никак не связано с Маслоу. Когда мальчик открывает дверь в подъезде для какой-то бабушки незнакомой, и это происходит повсеместно, если вы в таком контексте подумаете, вы делаете что-то хорошее, вы испытываете вот это ощущение. В следующий раз вы делаете, потому что есть вот это ощущение. Дальше можно разбираться, что это за ощущение, но это ощущение наполненности в каком-то смысле, это дает какие-то позитивные серьезные эмоции, и это сам по себе альтруизм. Просто перепутаны два момента в логике отдавания и забирания. В действительности, они обозначают противоположное. Как показывает история человечества, как показывают все известные примеры, чем больше ты покупаешь, потребляешь, тем более ты несчастен. Не знаю, сталкивались вы или не сталкивались, но вот это безудержное стремление напихать в себя побольше чего-нибудь и подороже, оно выглядит очень убого всегда, и люди, которые этим занимаются, это несчастливые люди. Я не видел, чтобы они были счастливыми. Поэтому они нюхают кокос, тусуются и так далее, потому что это не от счастья большого все.

МИРОШНИЧЕНКО А.:– Ну, понятно, что на Кубе индекс счастья выше, чем в США. Там люди чувствуют себя более счастливыми, хотя живут беднее. Ну, это же некоторые эмоциональные (…). Можно быть, действительно, не очень богатым, но очень счастливым.

ВЕДУЩАЯ:– Друзья, уже поздно, поэтому мы плавно переходим к следующему этапу – «Соучастие». Андрей, спасибо вам большое. Вы, кроме прочего, вселили в нас надежду, что все мы – авторы. Авторы ленивые, авторы неленивые, авторы мерцающие, авторы еще какие-то. И соответственно, вот то, что мы сюда приходим, то, что вы сюда пришли – это в том числе и ваш вклад, ваш лайк в это мероприятие в каком-то смысле. (…) Кроме того, наш разговор вполне можно продолжить в фейсбук-сообществе «Экономика заслуг». Но там, соответственно, возможность авторства у каждого многократно растет. Кроме того, свой лайк вы можете обозначить опусканием какой-нибудь купюры в наш кэш-бокс (…), который стоит на выходе. Вот это тоже определенная форма участия и того самого отклика, о котором мы сегодня много говорили. Да, еще мне нужно сказать обязательно хорошую новость о том, что мы завершили конкурс, который у нас проходил, где уже каждый мог выступить с позиции автора. Победители уже получили уведомительные письма о том, что они победители, как и было обещано. Ну, а, собственно, список победителей на нашем сайте. Завтра уже мы начнем совместную работу проектировке разных проектов «Экономики заслуг». Ну, об этом будем рассказывать вам на следующих встречах. Ну, и о следующих встречах. Сегодня много говорилось о том, как Интернет делает людей способными к обмену, делает людей лучше или не лучше. В следующий раз мы рассмотрим это на очень конкретном примере. У нас будет Максим Каракулов – это основатель и вдохновитель сети обмена «ДаруДар», где люди непосредственно практикуют вот эти вот взаимные дары, обмен, поддерживают какой-то рост репутации. Ну, и, вообще, это один из примеров того, как Интернет позволяет сообществам и обществам самоорганизовываться. Поэтому еще раз спасибо, спасибо Андрею, Руслану. Ну, и до новых встреч.

МИРОШНИЧЕНКО А.:–Спасибо.