Семинары «Экономика заслуг» 18.08.2011 00:00 А.И.Неклесса «Сложный человек в сложном мире» В XXI веке страны – это не территории, а люди. Новая система мироустройства, меняющиеся на глазах коды финансово-экономической практики, высокие технические и гуманитарные технологии, социальная и культурная революция, охватывающая планету, подчас в весьма неожиданных проявлениях – все это свидетельства актуальной глобальной ситуации и системного переворота, происходящего в человеческом сообществе. Переход к новой сверхсложной структурности мира. Стратегические направления развития современного мира. Методология и действия в условиях неопределенности. Пять методологических революций современности.

RSS, семинары клуба

Дмитрий Шейман: Уважаемые друзья, коллеги, добрый вечер. Сегодня в гостях на нашем семинаре Олег… Прошу прощения, Александр, просто у нас четыре раза был Олег Игоревич Генисаретский. Я, наверное, вернусь в своем выступлении к нему. Сегодня же в гостях у нас Александр Иванович Неклесса, который также, как и Олег Игоревич, имеет много разных регалий. Я, поговорив с Александром Ивановичем, выделил одну: Александр Иванович – председатель Комиссии по социокультурным проблемам глобализации Российской академии наук. Кроме этого Александр Иванович создал очень интересный интернет-ресурс, я его немножко промоутирую: www.intelros.ru, где вы можете ознакомиться с материалами, в том числе Александра Ивановича. В целом же Александр Иванович ученый, специалист по вопросам геоэкономики, глобализации, стратегий развития, автор ряда трудов, работ, посвященных этим проблемам – проблемам геостратегии, сетевой культуры, управляемого хаоса и т. д. и т. п.

Тема, с которой выступает у нас уважаемый эксперт: «Сложный человек в сложном мире». Напомню, что контекстом семинара является гуманитарно-экономическая инициатива «Экономика заслуг», и предыдущие встречи во многом были посвящены такому вопросу, как человекосоразмерность любой гуманитарно-экономической инициативы. Мы благодаря Олегу Игоревичу Генисаретскому смогли восстановить определенные культурно-исторические, темы, связанные с заслугами. Благодаря ему же обсудили определенные философско-антропологические контексты. Теперь другой жанр. Это не жанр философского вопрошания, и лично для меня он значим тем, что я точно для себя понимаю: любая соразмерность, которую с таким трудом нащупали, должна принимать во внимание то, что можно потратить много времени и ресурсов на разработку той или иной инициативы, но инициатива станет инновацией лишь только в случае ее признания для реализации. Это и отличает, собственно говоря, инициативу от инновации.

Александр Неклесса: Надо сказать, столь же корректное, сколь и редко встречающееся сегодня определение этой заметно истрепанной категории.

Дмитрий Шейман: Да. Мы находимся в ситуации изменяющегося сложного мира, и понять направление изменений крайне важно, для того чтобы не оказаться в ситуации, когда мы что-то разработали, а это уже даже не человекосоразмерно, а просто неактуально. Собственно говоря, вопрос о том, что будет происходить и что уже происходит с человеком? Соразмерность чему в человеческом, индивидуальном и коллективном, должна обеспечивать любая гуманитарно-экономическая инициатива, претендующая на то, чтобы стать инновацией? Все это и определяет по крайней мере мой интерес к теме «Сложный человек в сложном мире». Что ж, как говорится, «добро пожаловать».

Александр Неклесса: Господа, благодарю, что вы пришли послушать… – пожалуй, затрудняюсь определить точный характер сегодняшнего действа – лекцию, беседу… Присутствие живого собеседника, конечно же, ценно качеством свободной, прямой интеракции. Сейчас достаточно много технических устройств, которые реализуют или симулируют интеракции, но чего-то при этом не хватает… Наверное, как когда-то говорили (правда применительно к иным ситуациям) – «прямого действия». Здесь же имеет место быть, я бы сказал, «прямое со-участие». Надеюсь, будет иметь место.

Теперь, о чем я предполагаю беседовать в рамках «лекции». О новизне, инакости, об актуальной, настающей, настоящей ситуации в человеческом сообществе. А поскольку данная ситуация прочитывается разным образом… Правда, должен сразу же оговорится: разным образом прочитывается в общем-то любая ситуация. Мы можем вспомнить фильм «Расёмон» – одна и та же коллизия описывается участниками радикально различным образом. И, что даже более интригующе, в определенном смысле каждый из них прав.

Но я об иной особенности момента. О том, что сосуществуют разные подходы к параметрам жизни и соответственно разные взгляды на происходящее сегодня с людьми.

Человечество – особый организм. Мы привыкли тесно связывать, порою даже отождествлять его с такими понятиями как «планета Земля», «природа»… Вот простой пример: часы, которые передо мною лежат – «измеряют время». Однако это лишь отчасти наше время, и мы совершим серьезную ошибку отождествив физическое время с социальным. И тем более с личным. Для меня это яркий пример, поскольку наше бытие, наше время, наш «человеческий космос» – явно не «космос физический». И часы, которые отсчитывают физические параметры – инструмент с которым нужно обращаться осторожно: принимать во внимание, но не придавать определяющей роли.

В социальном и личном времени на деле отсутствует ранжированная шкала циферблата: секунды, часы, дни отнюдь не равновелики, нам свойственна критическая нелинейность. Иногда за день, неделю, месяц земного счета мы способны прожить… не скажу – жизнь, но подчас ее большую, порой худшую, иногда лучшую, часть, а остальное время… существуем. Случается вся жизнь являет собой срок, но порой «спящий пробуждается». Люди, обитающие в одном отрезке физического времени, движутся, тем не менее, по различным «дорожным картам», жизненным траекториям, причем с несовпадающей скоростью. И осваивают индивидуализированные ипостаси человеческого космоса. Долгое время под гнетом природных и социальных обременений консенсус социального бытия носил императивный, повелительный характер. И пожалуй, наиболее яркая черта новизны, подступающей к настоящему, т.е. суверенному статусу– драматичное истощение власти данного императива…

Cloudwatcher

Прелюдию начну с благодарности и не только вам, господа, за то, что пришли выслушать мои размышления, но также организаторам этого действа. Благодарность им выразится в кратком рассуждении о название организации «Клаудвочер». Интересное слово, возможно, именно оно меня привлекло, в нем одновременно присутствует пульсация новизны, многосмыслие категории «облако» возникшей, кстати, не столь уж давно. Действительно, последнее время понятие «cloud», «облако» приобретает глубинный смысл, даже смыслы, порою звучащие как обертоны той самой «музыки новизны», обозначая ее невнятные до поры мелодии. И подтверждая тот факт, что иное это не очередной проживаемый «срок», а «настоящее будущее» (которое где-то рядом). В то время как другие наличествующие симфонии – иногда весьма внушительные – оказываются своего рода динозаврами.

Категорию «cloud» мы знаем как «семантическое облако» (в IT-технологиях), это активно развиваемое и развивающееся направление, но сегодня данное понятие обретает более широкий смысл (смыслы), к примеру, как интеграл технологических процессов в феномене революции социальных сетей. То есть для обозначения практики сложного социального действия, не структурированного жестким сценарием, но реализуемого посредством суммы параллельных гибких связей. Это несколько иное прочтение, нежели «семантическое облако», если угодно, это «социальное облако».

Наконец, «клаудвочер» для меня… Точный перевод словосочетания: «мечтатель», «человек, который наблюдает облака». По-русски есть некий аналог – «строитель воздушных замков». «Клаудвочер» – это отражение состояния, в котором находится человек мечтательно размышляющий. Лежит на диване или шезлонге, наблюдая за облаками на небе или внутреннем горизонте… Но оказывается, у такого человека порой оказывается примечательная биохимия, любопытные процессы происходят с нейрогуморальной активностью. У него может интересным образом работать мозг, так сказать, в конвергентно-дивергентном режиме. Или, проще, он одновременно интегрирует и развоплощает конструкты, т.е. делает то, что, вообще-то говоря, мозгу среднего человека выполнить сложно. Другими словами, интроспекция может оказаться плодотворной и перспективной деятельностью, конечно при наличии определенных сопутствующих качеств и обстоятельств.

Но почему деятельностью? Потому что сидит такой мечтатель, о чем-то себе воркует, размышляет… А мы сегодня живем в мире, где произошел резкий рост значения креативности, невещественных активов, нематериальных форм капитализации, в общем всего того, что сейчас обобщается понятием goodwill. Эта мерцающая реальность выстраивают собственную инфраструктуру, институты, предъявляет особые требования к качеству human resources. Экспансия креативного класса нуждается в сложной организации сознания, эффективном функционировании мозга, других психофизических качествах. Что оказывается весьма востребованным, и, как показывает жизнь, достаточно редким явлением. В свою очередь, предъявляющим новые требования к характеру окружающей среды, природной и социальной.

Кстати, я вспоминаю, что когда в Россию, тогда еще Россию-СССР, проникло такое понятие как «воркаголик», сколь удивительно и насмешливо оно воспринималось. По-русски даже перевести это понятие оказалось сложно, получился «трудоголик». Люди смеялись: как можно лечить от такой болезни, точнее, как можно считать «стахановщину» болезнью? А в Америке действительно людей уже лечили от «воркогализма», т.е. состояния, когда человек практически необратимо втянут в профессиональную деятельность и не способен переключаться на отличные виды практики. И что более важно, не умеет отключаться на отдых, в том числе на «клаудвочинг», на строительство воздушных замков. Он оказывается неспособен на это, т.к. произошла специфическая деградация нейрогуморальной системы. И это катастрофа. Речь идет, конечно, об определенном слое, страте. В России любят, когда ссылаются на экономические реалии, хотя процесс актуален и в политике, и в военном искусстве, и в культуре, в других областях. Выясняется, что если такой способности у человека настроенного на эффективное функционирование нет, то он серьезнейшим образом проигрывает.

Вот один из простейших кейсов, связанных с проблемой высокой адаптивности. Как это может выглядеть? Человек заканчивает обучение, приходит в корпорацию из университета. Хорошо, если это плавный переход, когда уже с третьего курса студент взаимодействует с корпорацией (а если взглянуть глубже – когда корпорация взаимодействует с ним). И он вырабатывает в себе качества, востребованные в данной корпорации. Но порой случается иная коллизия: человек получает красный диплом, находит место работы, устраивается, проходит испытательный срок, он все знает, все выполняет, а ему говорят, что… Помните фильм «Up in the Air»? Там этот удар пытаются смягчить. В России же это иногда очень жестко происходит, сотруднику прямо говорят, что он не подходит. Человек удивлен, обескуражен (есть такое очень хорошее слово), шокирован. Он рассуждает: «Как же так? Я ведь вполне квалифицированный специалист, и не просто квалифицированный, у меня красный диплом». Если хотят объяснить, то иногда объясняют, чаще, конечно, ничего не говорят по существу дела. А что все же объясняют? Примерно следующее: «Да, Вы квалифицированный человек, но Вы не компетентны».

Потрясающее открытие, что можно быть квалифицированным, даже высококвалифицированным, но некомпетентным. Компетентность – это ведь достаточно сложная категория в современной (тем более постсовременной) деятельности. И в частности сложна она из-за перманентной, стремительной динамики перемен буквально во всех областях практики. Меняется ситуация, меняется инструментарий, меняются правила игры. Изменяется сама среда, иерархия ресурсов – внутренних и, внешних ресурсов, значение исключительной или неотчуждаемой компетентности, своего рода «золотого ключика» и т. д.

Для усвоения всего этого надо немножко быть клаудвочером, человеком воздуха – еще одна лексема, получившая некоторое время назад второе рождение. В процессах сложного образования (а отнюдь не только обучения) происходит (или не происходит) усложнение внутренней организации индивида, адекватное той среде, которая и есть сложный мир.

Это было вступление, и одновременно – поклон пригласившей меня организации. Молодцы, хорошее имя выбрали. Имя – это судьба…

Что можно резюмировать из сказанного, отнеся к заявленной теме беседы?

Первая стоянка в этом прагматичном тарикате – новое прочтение реальности. То, что мир меняется, в общем-то, есть тривиальность. То, что он меняется радикально – также оригинальностью никак не назовешь. И всевозможные расплодившиеся этикетки: «пост», «нео», «транс», «квази», «гипер», «ультра» и т. п. – по сути, не что иное, как интеллектуальный мусор. Они фиксируют факт изменений, но практически ничего или весьма мало говорят нам о содержании перемен, о субстанциях новой эпохи. Да, конечно, мир изменчив, и мы видим, сколь он подвижен. Однако в какое именно состояние он переходит? Во что превращается? Мы знаем, если гусеница окостеневает, это не вполне смерть: скорее особое состояние, когда совершается странное ее преображение. Но что за генеральный субъект возникает сегодня на сдвинувшихся плитах мироустройства? «Бабочка» или же иное существо? Вот что хотелось бы понять: что представляет приходящая в мир новизна в содержательном отношении?

Революции сознания

Итак, одно из направлений рассуждения – императив опознания возникающей реальности. И соответствующего изменения сознания. Или наоборот.

Рефлекторное сознание. Люди в различные периоды своего бытия, существования человечества, радикально по-разному воспринимали мир. Было время, когда человек не обладал связным сознанием, оно было рефлекторным. Есть кинофильм «Memento» («Помни»), где показан человек, у которого нарушена деятельность мозга – память его постоянно подводит: удерживает связь событий лишь 10-15 минут, затем герой вновь ничего не помнит. Но при этом владеет языком, знает правила поведения, имеет четкие представления, как устроен мир, однако не помнит, что случилось 10-20 минут назад… То есть не помнит, собственно говоря, кто он. Этот человек знает «как» действовать, но не понимает, «кто» он такой и к «чему» следует стремиться…

Когда-то люди перманентно пребывали в таком состоянии. Вообще ментальные расстройства и психические болезни приоткрывают нам архаичные состояния сознания. Как «мыслил» человек в те времена. Подобно человеку в том фильме… По ходу сюжета он, кстати, писал сам себе записки. А древний человек не знал, что такое письменность, но ее изобретал, создавал на ходу. Как? В окружающей среде оставляя знаки, делая заломы. Подобно человеку, который бродя по лесу, заламывает ветви или как мальчик-с-пальчик, бросает камушки, отмечая тропу. Делал сложные сплетения, вырезал на стволах насечки, т.е. пытался фиксировать ситуации, с которыми сталкивался. Но спустя некоторое время уже не знал, кто, какие силы начертали эти символы и «руны», что-то говорившие, тем не менее, его пылающему и ослепленному разуму.

Или, другой, пожалуй, даже более наглядный пример: феномен, просуществовавший до настоящего времени – татуировки. Человек в фильме делает фотографии, записи, пишет при этом на руках, теле. Конечно же, и в дневнике, и на всякого рода бумажках (которые, однако, можно потерять либо их могут похитить). А у древнего человека не было бумаги, он пользовался собственным телом как листом… Со временем наброски сливались в единый зыбкий, но странно устойчивый, прорастающий, набирающий силу в сновидениях образ, инвариант опознаваемый в своих разнообразных воплощениях. В конце концов, возникает такой феномен, как связное, целостное сознание.

Синхронистичное («мандалическое») сознание. Это было целостное сознание, которое все же резко отличается от сознания современного человека. Сформировалось понимание будущего и прошлого, но отнюдь не в привычных для нас категориях. Прошлое человек воспринимал как сакральную ценность, как то, к чему «обращен его лик», что приносит благо, является источником стабильности. Будущее, напротив, грозило бедами, деструкцией, распадом. И соответственно воспринималось как нечто ужасное, от чего хотелось бы отвернуться. Подобная конструкция сознания фиксируется в древних языках. В аккадском языке прошлое – «дни лица», будущее – «то, что позади». Примерно так они обозначаются. Радикально отличный от современного взгляд на бытие, где, в сущности, и категории-то времени в современном понимании нет, скорее, есть понятие срока: время течет по замкнутому, вариация – цикличному руслу. Главное движение души – сохранить сакральный центр, будь то обитель богов или фигура правителя. Почему так? Причина по всей вероятности – ужас, подсознательный ужас от мысли о возможности вернуться в прежнее полускотское состояние. Карты сознания того времени сохранились до наших дней, они называются «мандалы». Это сакральная география , где в центре находится, скажем, гора, а вокруг карты - концентрические круги либо квадраты. Кстати, не обязательно гора, иногда это древо, или же дивный сад….

Интересная тема, возможно, ее следовало бы шире развернуть, но пробежавшись по клавиатуре пережитых младенческих состояний, надо успеть – с соблюдением регламента – обратиться к анализу актуальной ситуации. Что не отменяет необходимости обрести привкусы различения: иначе невозможно осознание новизны. Мы обретаем способность различения, постигая, как менялось сознание вкупе с изменениями среды, которые в свою очередь являлись следствиями перемен в сознании.

В соответствии с прозрениями, сдвигами в ментальности меняются концепты и практика миростроительства, выстраивается та или иная социальная среда.

Линейное сознание. Следующая революция сознания – появление «стрелы времени», т.е. размыкание концентрического горизонта мандалы и формирование хронологического вектора. Человек – существо, обладающее сильным потенциалом, которое живет, порождая изменения. этого слова. У людей периодически возникают проблемы с разрушением статичности, стабильности. В архаичных обществах «инноваторов», трикстеров нередко просто убивали, по крайней мере неласково относились, однако новые версии прочтения мира пробивали путь. И в частности, менялось восприятие времени, когда все-таки прошлое – это не «дни лица», а будущее – не горизонт, от которого нужно отворачиваться, чтобы заклясть хаос, беды, несчастья. изменение восприятия фиксируется, к примеру, Гесиодом, когда он говорит о четырех эпохах – золотой век, серебряный век, бронзовый, железный. Или в книге пророка Даниила, где пророк толкует сон Навуходоносора об истукане. Кстати, знает ли Проханов, что его любимая «пятая империя» имеет библейское происхождение, а в европейской истории связана с судьбой исчезнувшего короля Себастьяна и несбывшейся мечтой «догоняемой Россией» Португалии об имперском величии. Но это так, в сторону.

Что я хочу сказать… Сознание менялось, равно как и отношение к жизни, которая интенсифицировалась. Постепенное просветление исторического горизонта, вкупе с бросающимися в глаза изменениями стиля мышления и способов обустройства жизни (начиная с VII-VI веков до н.э.) обозначено в исторической науке как «осевое время» - наступление исторического перелома.

Персоналистичное (личностное) сознание. Возникшее со временем христианское мировоззрение привело к еще более резким изменениям мирополагания и мироустройства. Возникала личность, свободная от ограничений традиционного сознания. Человек переставал являть собой некую функцию, как было в кастовом обществе, жестко поделенном на страты: жрецы и дети жрецов – это жрецы, конюхи и дети конюхов – это конюхи, и фамилия твоя Конюхов, и никаких глобальных путешествий, у тебя есть предначертание, судьба расписана еще до рождения. Постепенно пробивало дорогу понимание того, что человек является свободной, более того – богоподобной личностью. Действительно, основной сакральный текст, и не только в христианстве, а во всех авраамических религиях, т.е. в иудаизме, христианстве, исламе, свидетельствует о том, что человек есть образ и подобие Божье. Данная констатация возвысила человека и дала возможность действовать, сообразуясь с индивидуальными устремлениями. Это привнесло в мир множество проблем, но одновременно предопределило интенсивность социального развития, причем с заметным ускорением. Когда мы обозреваем историю, то видим – в глубинах истории тысячелетиями и веками практически ничего не менялось, а затем многое меняется в течение столетия, затем десятилетий… Вплоть до стремительных, порой катастрофических порывов в XX и XXI веке.

В христианстве присутствует особая антропологическая позиция в сравнении с иудаизмом и исламом. Человек не только образ и подобие Божие, но есть еще догмат о Богочеловеке, согласно которому человек весьма сложным, парадоксальным образом оказывается связанным с Творцом. В христианской теологии догмат о сочетании божественной и человеческой природы в Иисусе Христе определяет данную связь следующим образом: «неслиянно, нераздельно, неразлучно, неизменно». Еще более впечатляющая позиция развивалась в исихазме (это одно из направлений в христианской теологии), где следующее утверждение было основополагающим для смысла жизни – «стать по энергиям тем, чем Бог является по субстанции». Что и говорить, сверхамбициозное стремление.

Все это отражалось на целеполагании индивидов и создаваемых сообществах, на характере и содержании христианской цивилизации. Как в позитивных, так и негативных аспектах. Интенсивно развивалась техносфера, утверждалась власть над природой, которая больше не имела сакрального характера, человек был ее царем и мог обращаться как повелитель. Все зависело от общественного климата и личной морали: хочет – бережно, захочет – хищнически. Но и это, и многое другое явилось следствием фундаментального сдвига в сознании, генеральная же позиция была такова: человек почувствовал тягу к активной позиции, ощутил себя личностью, которая свободна, будучи освобождена от обременений и суеверий. Правда, апостол Павел предупреждал: «Дети, вам все позволено, но не все полезно».

Так наступает длительный период становления, утверждения, а затем экспансии современной цивилизации, что непосредственно предшествует событиям наших дней.

Наука и современность

Начну данный пассаж с маргиналии. Запись не передает message в полноте, иронию, которая звучит в голосе, равно как и другие чувства и модуляции. То есть просодика, жестикуляция отчасти транслируются, но вот именно, что отчасти. И то лишь при полноценном аудио-видео воспроизведении, но не в письменной записи. Да и само вербальное моделирование темы, т.е. устное рассуждение, лишь отчасти предъявляет слушателям субъективное видение оратора, его внутреннюю рефлексию, понимание обсуждаемого предмета. Вспомним, что в самом начале беседы было постулировано преимущество ситуации: person is the message. Но тем не менее…

Итак, согласно маршруту рассуждения, наступает эпоха, которую мы называем «современность» и которую в зависимости от избираемого аспекта либо взглядов лектора также называют «Просвещение», «Модернити», «Новое время», а в более узком смысле – «индустриализм», «капитализм». У данной эпохи зыбкие границы, примерно пятьсот лет занимает она на исторической карте, исчисляясь от времен торжества городской революции… В теологическом плане – это рубежи протестантской революции в христианском мире, но не только. А в хозяйственной жизни общества – поступательное развитие экономики расширенного производства, индустриализма.

И она, эта эпоха была временем утверждения такого феномена, как наука. Современная наука создана христианской мыслью. Удивительное для многих утверждение, что не Галилей, не Ньютон, а теологи создали систему координат данного феномена. Тем не менее, это так. То есть, конечно же, и Галилей, и Ньютон, и многие другие, они создавали современную науку, столь отличную от античной натурфилософии, но вот ее базовый принцип науки и мировоззренческая позиция… Я, пожалуй, об этом расскажу, потому что это интересно, это малоизвестно, и это один из ключевых моментов для очередного поворота винта. Дело в том, что основания здания современной науки – результат, квинтэссенция двух представительных теологических дискуссии конца XIII века, проходивших в Парижском университете.

О чем дискутировали? Об определении истины. И об аристотелизме, распространившемся в то время в Европе. Аристотель по данному вопросу писал примерно следующее истина – то, что логично. Аристотель – гений, причем потрясающий гений! То, что он создал, живя в IV веке до н.э., т.е. заметно более двух тысяч лет назад, просто потрясает воображение. Тем не менее, и он дите своего времени, поэтому им был порожден принцип: «что логично – то истинно». Когда собрались в Париже теологи, то задумались… А собрались они неслучайно, потому что в это время аристотелизм, причем в арабской упаковке, упаковке, проник в Европу, и из-за этого возникало много сомнений, размышлений, коллизий. Забегая вперед, скажем, что аристотелизм победил в Европе в итоге. Ну, так, специфически победил, но тем не менее. Но это забегая вперед. Суть рассуждения: верен ли этот принцип? Пришли к выводу, что неверен, причем фундаментально.

В качестве основы они взяли, пожалуй, самую драматичную книгу Ветхого завета – Книгу Иова. В ней Бог разговаривает с Иовом, который, если помните, лишился богатства, близких, здоровья и предъявил претензию Господу. Бог ему ответил примерно таким образом: «Как ты можешь своим умом судить о Моих намерениях?». Дискуссия, развернувшаяся в Парижском университете, привела к следующей логической конструкции. Если ум Творца кардинально отличен от ума человека, то в отыскании истины нельзя исходить из установлений человеческого ума, из того, что для человека представляется логичным. А как же тогда действовать? У людей должен быть какой-то инструмент, какой-то критерий. И таковой был найден. Звучал он таким образом: природа и человек созданы Богом, поэтому мы должны исследовать их как субстанции, созданные Творцом, содержащие отзвук Его мыслей и намерений. Исследуя их, мы начинаем понимать принципы организации мира, исходя не из собственных умозаключений, которые представляют всего лишь гипотезы, но из запечатленных в творении мыслей Бога. Другими словами мы исходим не из представлений нашего разума, несовершенного и быть может обманывающегося, а руководствоваться критерием опытной проверки предположений. То есть критерием истины становится испытание гипотезы – эксперимент.

Это взорвало мир! Подобная позиция взорвала мир. Что она означала? Она несла совершенно новое понимание науки, как инструмента извлечения знания из мира. Античная наука в своих основах была умозрительна, гипотетична, спекулятивна, техническое же производство оставалось скорее искусством, реализацией тайн мастерства, нежели полем приложения кодифицированного знания. Достигнутые однажды экспериментальные результаты могли не учитываться в последующих умозаключениях (вспомним, к примеру, как сказались опыты Эратосфена на последующих конструкциях).

Гипотезы могут быть разные. Понять же, как все устроено на самом деле, можно опытным путем, когда что-то подтвердится, а что-то будет отвергнуто, пусть даже результат будет выглядеть нелогичным и не соответствовать предложенным ранее гипотезам. В результате подобных испытаний представлений о строении мира человек стал приобретать ту техническую мускулатуру, которая на протяжении короткого по меркам истории времени изменила облик цивилизации. Так родилась европейская экспериментальная наука, радикально отличная от натурфилософии, т.е. от науки, которая была в античном обществе. Слова одни и те же, смысл – разный. И я бы особо отметил, что мимикрия категориального аппарата – серьезная проблема наших дней. Мы продолжаем употреблять привычные слова, но смысл – и совсем нередко – вкладываем другой.

Что следует из данного подхода, если ретроспективно попытаться оценить фундаментальную результативность? В начале XX века возникает теория относительности и квантовая механика. Кстати, они до сих пор не стыкуются, это разные физики, до сих пор отсутствует единая физическая теория. Но обратимся к квантовой механике, именно она без особого шумового эффекта потрясла координаты сознания. Действительно, познанные закономерности, обнаруженные свойства микромира не укладывались в конвенционально обустроенное сознание. Вот тут и обнаружилась провиденциальная сила принципов, заложенных в основание европейской науки более шестисот лет назад. Если бы мы исходили из житейской логики, и нам сказали бы, что можно определить у объекта либо его скорость, либо положение в пространстве, что частица одновременно является волной и зависит от взгляда на ситуацию, что присутствие оператора значимо влияет на происходящие процессы, то мы ответили бы: это абсурд. Если бы нам сказали, что, воздействуя на частицу, двигающуюся из одной точки в разных направлениях… – в общем, известный эксперимент. На одну из пары воздействуют, с ней что-то происходит, с другой частицей в это же время происходит то же самое. Здесь мы также сказали бы: подобное поведение частиц невозможно, поскольку знаем это «из жизни». Я, конечно, упрощаю, но суть, надеюсь, выразил.

Человек обнаружил, что мир устроен радикально иным образом, нежели он представлял. Иначе, чем картина мира, закрепившаяся в сознании. Так исследование творения позволило внести серьезные коррективы не только в понимание мира, но и в сознание. И кстати, вспомнить о временно подзабытых формах сложной организации сознания, в свое время инициированных тринитарным богословием. И особенно интенсивно развивавшихся в русле апофатической теологии, исихастских практик.

Ведь если бы не было экспериментального научного подхода к исследованию физических оснований бытия, не было соответствующего инструмента, т.е. экспериментальной науки, основанной на принципах христианской теологии, то человек оставался бы в неведении относительно более сложной (но и более реальной) картины мира, нежели он предполагал. Он бы продолжал строить непротиворечивые гипотезы в соответствии со своими представлениями «из жизни» и полагал их за истину, раз они логичны. И создавал бы, как теперь понимаем, достаточно примитивные – с позиций сегодняшнего дня – механизмы. А сложные конструкты, которые потрясают ныне человеческий и природный космос, базируясь на познанной сложности, нелинейности мира, оказались бы недоступны, ибо их принципы лежат за гранью «аристотелевой» логики.

Что бы хотелось, однако же, оговорить? Линейная логика оказалась уязвимой, но это не означало, что человек стал руководствоваться интуицией, возникла иная рациональность, более сложная. Мы продолжаем пользоваться прежней рациональностью, все дело в масштабе и предмете операций. Когда была создана механика Эйнштейна, она не отменила механику Ньютона, но ограничила сферу ее применения.

В гуманитарных и социальных дисциплинах дела обстоят заметно иным образом. Они подвижнее, многомернее, здесь оперируют не столько фактами, сколько гипотезами, причем под фактом подразумевается событие. Этот круг знания – гуманитарные и социальные дисциплины – строго говоря, не науки в классическом европейском понимании данной категории, где науками могут быть те отрасли знания, которые имеют объективно существующий («сотворенный») предмет исследования, т.е. это «естественные науки» (знание о природе). Строго организованные, определенным образом регламентированные рассуждения о делах человеческих, о делах человеческого разума и безумия – пространство гуманитарных дисциплин, т.е. «дисциплинарного знания», основанного на аксиомах, устанавливаемых не экспериментальной проверкой, но путем консенсуса. И, скажем, экономика, весьма почтенная сегодня наука – также гуманитарная дисциплина, ибо предмет ее исследований – практика. Иначе говоря, сфера действий и обстоятельств, созданных не Творцом, а людьми. Знаете, есть доктор и почетный доктор. Это – почетный доктор. Хотя сейчас стали и по-английски называть «Social Sciencies», однако это все-таки дань уважения дисциплинарному мышлению. Это дисциплинарное рассуждение, у которого есть аксиоматика, но которая порой меняется и меняется радикально.

Предельная ситуация данного пассажа – статус математики. Математика не является естественной наукой. Строго говоря, она также гуманитарная дисциплина. Чтобы сгладить эту несколько неловкую ситуацию, создали даже специальный термин для то ли «царицы», то ли «служанки» наук, объявив ее «точной наукой». Почетный доктор, короче говоря. Если же определять ее классификационную нишу, то она относится с сфере языкознания, являясь весьма (и весьма) специфическим языком. Эти обстоятельства имеют весьма практический смысл, люди привыкли, что математика – не просто наука, но своего рода критерий истины, т.е. появился субститут «аристотелевой логики». Но толкования математики, свободные от экспериментальной проверки на истинность, могут порой заметно различаться. И на основании «математических диалектов» можно прочерчивать разные сценарии практики. Сегодня серьезно исследуется проблема деривативов, «трансэкономики», вообще пределов экономической/хрематистической деятельности. Выясняется, что стратегические схемы здесь зависят от выбора тех или иных постулатов, в частности от предпочтений определенному математическому диалекту (речь идет не о языках программирования). Что влечет многочисленные следствия.

Например, можно сделать ставку на диалект, который оперирует теорией множеств, теорией бесконечностей Кантора. (Кантор в свое время создал раздел математики, в котором можно оперировать бесконечностями – умножать бесконечности, подразделять их на потенциальные и актуальные бесконечности и т.п.) Действительно, есть математики, которые поддерживают и развивают данное направление, для них оно вполне легитимное. Существуют же в математике иррациональные числа и другие формальные объекты. В общем для нас важно, что усложнение бесконечностей для многих математиков вполне приемлемо и вопросов не вызывает, по крайней мере принципиальных. Но вот другие математики считают иначе, в частности скончавшийся в прошлом году великий русский математик Владимир Арнольд, который говорит, что это… Ну, очень резко он говорит. Общий смысл позиции – это не математика, поскольку с бесконечностью что ни делай – все равно это одна и та же бесконечность. Операции по умножению бесконечностей, их ранжирование – прямая спекуляция на математическом языке, т.е. недопустимая искусственная операция, которая не имеет содержания. Вот примерно две такие точки зрения. Я в данном случае не говорю, что одна из них верна, а другая нет. Моя задача – показать, что в такой сфере как математика могут существовать разные языки, «разные математики».

Новый град

Мы приближаемся к «сияющему граду в пустыне». В пустыне - ибо перед нами маячит проблема кризиса. Мы видим: сознание и практика, наука и экономические проблемы могут иметь разные ипостаси. Под реальностью привычно понималась лишь ее физический аспект. И именно здесь образовалась трещина. Теперь мы начинаем смотреть на практику, на то, чему доверяем, на что опираемся в практической деятельности иными глазами. Мы видим, прочтение реальности расширилась.

Можно обозначить два компонента. Один неявным образом уже прозвучал – это психологический ее аспект: творчество, образы, видения… При переходе к категориям goodwill, доминированию инноваций, нематериальных активов, креативной капитализации психологические аспекты реальности обретают практичность и даже инструментальность. Они технологизируются, осваиваются подобно новому Клондайку. И это приносит результат. Иначе говоря, расширенная версия реальности 2.0 оказывается продуктивнее предшествовавшей. Часть людей живет в привычных обстоятельствах, действуют в прежних категориях, другая обитает и действуют в постсовременных реалиях. Разделение происходит уже не только на локалов и глобалов, но вырисовывается нечто более фундаментальное, почти расовое, хотя к расовому не имеет отношения. Скорее уж к мировоззрению и биохимическому статусу личности.

Что еще происходит? Ранее я упомянул о двух аспектах экспансии реальности. Второй – это виртуальная реальность, которую мы пока толкуем узко, определяя как иллюзорность, своего рода усечение реальности. «Иллюзорная» – наверное, точное слово для обозначения подобного типа восприятия. Помню, когда в 80-е годы только выстраивались схемы, лексика была несколько другой. Слов «виртуальная реальность» тогда не было, но мы оперировали этой категорией, поскольку она возникала. Тогда мы употребляли понятие «голографическая реальность».

Слово «виртуальность», надо отметить, весьма сильное, его генетика – от латинского слова virtus: «добродетель, доблесть». Виртуальная реальность вообще-то означает – фактическая реальность, т.е. как ни парадоксально это прозвучит, нечто прямо противоположное понятию «иллюзия», «квазиреальность». Напротив, фактическая реальность – та реальность, которая здесь и сейчас (то самое качество, которое сейчас стремятся обрести по самым разным причинам). То есть возникает иной модус реальности, отвергающий как живущих прошлым, так и фантазирующих, «убегающих» в будущее, отсутствующих здесь и сейчас.

Виртуальная реальность оказалась востребована не только потому, что несет в себе сложные коннотации, но и по весьма прозаическим причинам. Мы привыкли воспринимать виртуальную реальность как Интернет, общение, социальные сети. Но когда пытаешься анализировать целостность, которую можно определить как сети, причем не только Интернета, а как совокупную целостность электронных интеракций, то обнаруживаешь: общение между субъектами-людьми занимает гораздо меньшее пространство чем коммуникации между другими субъектами.

Простой пример – боты. Они работают в сетях активнее, людей, общаются не только с людьми, но и между собой. Мы привыкли воспринимать робота как андроида. То есть «Это я, робот» – так мы его воспринимаем. А то, что робот может быть чипом и даже не чипом, даже не аппаратной частью, но программой или сообществом программ, что программы представляют собой деятельные интеллектуальные организмы, что они с поразительной скоростью и масштабом операций общаются между собой, обмениваясь не только информацией, но и ресурсами, к примеру финансовыми… Когда беседуешь со специалистами в данной сфере, руководителями организаций, специализирующихся в области программного обеспечения, возникает ощущение, что больших фантазеров и не встречал. Вот только фантазируют ли они?

Еще яркий пример – ботовое обеспечение финансовых операций на фондовых и прочих биржах, в комплексных трансакциях и т.п. Не люди торгуют. То есть люди мониторят процесс, но, в принципе, его совсем не обязательно мониторить. Это, примерно, то, как летают современные самолеты. Мало кто знает, что современный самолет более безопасен, если им человек не управляет (конечно, при наличии качественных аэродромов). Некоторое время назад завершили многолетнее исследование, в ходе которого выяснили, что основной аварийный фактор – все-таки человеческий. Как говориться: «руками ничего не трогай». Примерно такая ситуация складывается с пилотами. Но радикальные меры в этой области невозможны по одной причине – это был бы колоссальный психологический шок.

Я вспоминаю рассказ знакомого летчика, летавшего на трансатлантических линиях. У американцев существует специфическая услуга почетным клиентам – их проводят в кабину к пилотам. А коллектив «Боинга», надо сказать, достаточно многочисленный. Да, еще мой знакомый увлекается картами Таро. И вот в кабину заходит гость. А стюардесса почему-то не предупредила экипаж. Зашли. У пассажира челюсть отвисла и упала: сидит команда на полу кружком в позах лотоса, в середине разложены карты, и все кресла пустые. Почему? Потому что самолет ведет автопилот, т.е. бот. Или вот еще байка, касающаяся событий 11 сентября. Почему процесс разворота самолета начинался где-то на 33-ей минуте полета? Вроде бы на 30 минут полет запрограммирован ботами и пилот не может его изменить. Поэтому самолет летит, пилот за рулем, но на самом деле – нет.

Финансовые боты особо интересны, на Уолл-стрите они реализуют в обычные дни возможно до 70% операций. Если же обозреть потенциальное пространство ботов-финансистов, то оно включает в себя не только освоение инструментария привычных финансовых операций. Но также новые форматы работы с электронными деньгами и их производными на основе интернет-денег (WebMoney и т.п.), осуществляя кредитование, трансферты, «серые» и «черные» сделки посредством порталов, почтовых серверов, глобальных игр, социальных сетей…

Еще одна сторона проблемы – развитие системы электронных услуг. К примеру, программа «электронный секретарь», которая имеет массу названий, массу версий… реферирует материалы, зная, какие именно меня интересуют. Но при этом наблюдает, что именно я извлекаю для прочтения. И в следующий раз несколько меняет состав документов. И так далее. При этом она коммуницирует с интрасистемами в Интернете, которые предоставляют материалы ограниченного доступа. Это операции порой носят финансовый характер либо определяются социальными связями или же имеет место бартерный обмен и так далее. Причем из пакетов по определенной теме программа производит относительно собственный отбор. Она работает, беседуя со мной, и в результате знает в каких-то проявлениях меня лучше, чем я сам, делает подсказки, а я хлопаю по лбу и говорю: «Да, спасибо». Я начинаю ее антропологизировать, беседовать на серьезные темы, поскольку то, что она говорит, весьма и весьма нелишне знать. Так развивается виртуальная интеллектуальность и субъектность. Мы входим в новый мир, где понятие реальности прочитывается иначе. Не то, чтобы люди, дружно шагая в ряд, в какой-то момент увидели на стене эпохи лозунг – «конец индустриализма» или «конец современности».

Здесь правда возникает некоторая путаница с языком: для нас современность – это «современность», а на английском же языке «Modern», «Modernity» привязано к определенному историческому периоду. Слово «современный», котором мы употребляем, это скорее «contemporary». По-русски его эквивалентом более-менее является можно слово «нынешний». Тогда исчезает двусмысленность тезиса: «современность подошла к концу», поскольку современность в смысле contemporary, конечно, продолжает существовать.

Маргиналия с двумя загадками

Итак, начинается новая эпоха. Лет тридцать назад я читал фантастический роман, ни автора, ни названия не помню, но помню ситуацию. Очередь поступающих в эксклюзивное учебное заведение. И уставшая регистраторша сидит, записывает абитуриентов… Очередь длинная, но из нее время от времени выходят люди, как-то странно озираются и уходят. Уже почти подошли к регистрации – все равно бросают очередь и уходят… Иную ситуацию видишь глазами, но надо знать ее внутреннее содержание, чтобы понять смысл.

Во время II мировой войны в Великобритании разработали экзаменационную процедуру для отбора людей для работы в разведке и школе декодирования, потом сферу применения этой практики расширили, т.к. она оказалась эффективной. Да, вот пример задачки из той процедуры, которая звучит диковато, но имеет вполне рациональное решение. Острота ума определялась количеством вопросов абитуриента, на которые он мог получить ответ «да» или «нет». Итак, ковбой скачет по степи, видит салун, заходит и говорит хозяину: «Стакан воды!» Хозяин достает кольт, стреляет в потолок, ковбой благодарит его, садится на лошадь и скачет дальше. Ситуация абсолютно логичная, если знать ее внутренний смысл. Если человек несколько подобных задачек быстро решал, то обретал статус и хороший заработок.

Подобный подход между прочим явился одним из инструментов серьезной трансформации структуры английского общества, той его формы, которая существовала до войны. Война вообще серьезно подорвала сословный мир, в частности разрушив прежнее содержание офицерского корпуса. Возникла аристократия… даже не заслуг, хотя определяется данная страта и так, а высоких компетенций. Это и есть тот мир, о котором сегодня идет речь, и в которой разными путями и с разными траекториями люди входят.

«Аллеи новизны»

Но пора вернуться к основной теме, после прелюдии, увертюры и шага в сторону. Попробуем теперь порассуждать о содержании смысле актуальной ситуации, о более-менее адекватном прочтении ее смысла, т.е. о содержание данного объекта исследования.

В XXI веке страны – это не территории, а люди. Новая система мироустройства, меняющиеся на глазах коды политической и финансово-экономической практики, высокие технические и гуманитарные технологии, социальная и культурная революция, охватывающая планету подчас в весьма неожиданных проявлениях – все это признаки трансформации глобальной ситуации, системного переворота, происходящего в человеческом сообществе. Мы являемся свидетелями и участниками перехода к сверхсложной структурности мира, иному прочтению реальности.

Действительно, экономика, политика, культура, антропология – все пришло в движение. Можно ли здесь выделить какие-то направления? Выбрать можно, и я «со своей колокольни» выбираю пять направлений.

1) Одно направление – это образование, это упаковка знания и это методология. Это одно направление, хотя я и назвал три реалии, но они входят в один «знаниевый кластер». Некоторое время назад, а время летит быстро, по-моему, года три тому вышел документ Совета национальной разведки Соединенных Штатов…

Причем опять мы сталкиваемся с языковой, а по сути, семантической путаницей, имеющей, однако, институциональные следствия. Слово «разведка» – усеченная категория, но она определенным образом структурирует сознание и действия. В России или в Советском Союзе «разведка», а по-английски intelligence. Центральное разведывательное управление на самом деле Central Intelligence Agency. Я вспоминаю, читал какую-то английскую книжку в переводе, там возникло «Бюро интеллектуальных услуг Ее Величества». Вот такие аккорды… Но в этих шутках есть смысл, потому что когда intelligence, то это не просто «разведка».

Вернемся, однако, к документу. Там много любопытного, но один пассаж релевантен теме: как наиболее простым способом определить уровень развития и перспективы развития страны. То есть можно проводить комплексный анализ. А можно ли без этих хлопот? В качестве интегрального показателя выбран уровень образования, точнее, качество образования в стране. И вроде бы именно этот показатель наиболее адекватен оценке состояния и перспектив развития тот или иной страны. Вот какое значение придается образованию Центральным агентством по оказанию интеллектуальных услуг. И не только населению.

2) Второе направление – это неоантропология. Я ее уже пунктирно затрагивал. Неоантропология – серьезная проблема. Мы видим лишь вершину айсберга этой колоссальной проблемы. Скажем, когда происходят допинговые скандалы в спорте. Потому что спортсмены – «морские свинки» в этом смысле. В чем все-таки проблема? В том, что CEO (chief executive officer), по-русски говоря, ЛПР (лицо, принимающее решение) в настоящий момент не состоянии, даже обладая высоким интеллектуальным статусом, работать со всем объемом релевантной информации.

Здесь ключевое понятие – «релевантная». Потому что как работали раньше? Помощники реферировали материалы, и это реферирование сводилось не только к сжатию, но разделению на релевантное и нерелевантное. В настоящий момент количество релевантной информации имеет колоссальные пропорции. И она очень разная, все труднее определить, что актуально, а что нет. Проблема сложная, она связана в какой-то степени с языковыми и культурными различиями, особенностями. Скажем то, что пишется в Китае, пишется в определенной логике, тоже в арабском мире, в Индии. И для того чтобы принять стратегически верное решение, нужно, в принципе, работать со всей документацией. А человеку это не под силу, да и не в информации только дело, а в творческом разнообразии избираемых решений.

Что кое у кого получается заметно лучше, чем у других. Но почему? Вот к чему все эти байки про нейрогуморальную активность, про частоты и амплитуды работы мозга и т.п. То есть растет интерес к физиологическим параметрам, но не только. Еще одно направление – киборгизация. Человек не только обрастает гаджетами, но начинает их имплантировать. Причем не только технические устройства, стимуляторы, но и химические, биологические и т.п. Это неоантропология, поскольку речь идет о появлении нового человека. И я бы добавил – нейроантропология…

Я говорил, что классовый, кастовый стиль жизни в существовавших некогда формах был подорван во время свое время II мировой войны и вскоре после нее. А затем – расовые ограничения и социальные барьеры в этой сфере. Конечно, это происходило не только в ходе и в следствие войны: различие между современностью как modernity и сословным обществом ярко проявляются как раз этом отношении. Сейчас же вновь трансформируется социальная регламентация, на этот раз уже эгалитарная. В мире начинают расти центробежные силы, будущая его модель чем-то напоминает мне пирожное «Наполеон», особенность которого является слоистая структура. Вот мы и начинаем жить «в слоях». Причем другие слои зачастую не интересуют, а о существовании каких-то даже не догадываемся. Сложное общество и есть эта специфическим образом организованная социальная вселенной и все многообразие ее подвижных сочетаний. Как в калейдоскопе.

Возникают миры, которые имеют оригинальную семантику. Они проецируют ее на общество, но не всегда и не в полноте. Транслировать культурные коды становится сложно, конфликт цивилизаций – это отнюдь не только внешнеполитическая проблема, но также на уровне взаимоотношений групп и индивидов, о растущей суверенности которых мы еще, думаю, поговорим. Можно также провести аналогию с поэзией. Мир, выстроенный на поэтических смыслах с трудом находит общий язык с миром, где правит проза, хотя лексика на первый взгляд может казаться общей. Или же более тривиальный пример – ответственная коммуникация человека светского толка с религиозно ориентированным индивидом. Хотя они пользуются теми же словами, но у них разное мировоззрение, мирополагание, взгляд на миростроительство. Когда же мы задумаемся над тем, что и религиозность бывает существенно различной… Один считает, что является уникальной личностью, другой верит в метемпсихозис или полагает мир – иллюзией, «майя». Или же считает главной задачей оставление мира, быть может, даже его уничтожение как плохо сделанного, удручающего, вредного. Да и взгляд на людей может быть расфокусированным: кто-то люди, а другие – нелюди, имеющими лишь форму людей.

3) Следующее направление – неосоциальность, т.е. мутация привычных политических организмов и явление миру влиятельных антропосоциальных систем (АС-систем). Что это такое? Доску поставили, сейчас я ее поэксплуатирую.

Мутация системы международных (межгосударственных) отношений

Что такое международные отношения? Это отношения между суверенными государствами, которые являются исключительными субъектами международных отношений. В современном мире нет уже в чистом виде тех международных отношений, есть комплексные мировые связи. Мировые связи, intraglobal relations, это взаимоотношения более широкого спектра субъектов, способных оказывать влияние на мировой порядок. Но здесь также существуют разные регистры субъектов влияния. Если об антропологических регистрах я говорил несколько импрессионистично, и предъявленный дизайн было бы непросто картографировать, то здесь задача проще. Самый простой тип изменений – трансформация, которая происходит с государствами, классическими субъектами международных отношений.

Мировые регулирующие органы. В XX веке появляются мировые регулирующие органы. Сначала Лига Наций, затем Организация Объединенных Наций, Совет Безопасности, на первый взгляд менее значительный элемент по сравнению со всей конструкцией ООН… Я помню, когда на заре перестройки я начинал сотрудничать с одной организацией, мне предложили примерно такую схему: «Вот, – говорят, – вы такая большая организация, а мы такая маленькая, давайте мы у вас здесь будем присутствовать». Но ситуация на деле была прямо противоположной в сравнении с данной схемой. Так и тут. На самом деле Совет Безопасности – это более влиятельная организация, чем Организация Объединенных Наций, Совет Безопасности, в частности, обладает легитимной властью нарушать государственный суверенитет. И мы знаем случаи, когда Совет Безопасности принимал решение об использовании международных вооруженных сил, которые нарушали суверенитет государств. Ну и дальнейшая история МРО… «Большая шестерка», потом она стала «Большой семеркой», сейчас вроде бы «Большая восьмерка». Плюс появилась «Большая двадцатка». Итак: МРО (мировые регулирующие органы) – один из примеров мутации системы международных отношений.

Страны-системы. Страны-системы – не менее яркий пример происходящих изменений. Это Европейский союз – страна-система, объединяющая на сегодняшний день, кажется, 27 государств. Существует также Шенген, зона евро, НАТО. Причем Блок НАТО имеет несколько иной формат, поскольку в него входят государства, относящиеся к Европе или Европейскому Союзу. Скажем, Турция. И психологически не столь очевидный казус – Соединенные Штаты, Канада.

Другие страны-системы… Интересен пример Соединенных Штатов, поскольку Америка представляют, если так можно выразиться, глобальную страну-систему, поскольку их зона национальных интересов, т.е. реальные границы, которые отстаивают при помощи вооруженных сил, не совпадают с административно-территориальными рубежами страны. Но есть тут и другой смысл. Мы привыкли к выражению «Соединенные Штаты Америки». Но можно иначе перевести имя страны: «Объединенные государства Америки». Или «Федерация государств Америки» (вспомним о федеральном правительстве). Действительно, каждый штат (state)обладает законодательством, правоохранительными органами, кругом суверенных полномочий. И, помните, наверное, регулярно возникающую в фильмах ситуацию – отношение шерифов к «федералам», которые приезжают на территорию штата. Психологическая позиция примерно следующая: «я шериф, меня выбрал народ, я отвечаю за эту территорию, а ты пришлый, ты федерал, ты ничего здесь не знаешь, да и вообще чужак».

Китай, по сути дела, тоже, хотя и в более сложном смысле, представляет страну-систему. Мы как-то забываем, что в Китае живут десятки народов – уйгуры, тибетцы, монголы, маньчжуры… Это комплексное сообщество. Но помимо этого существует присоединенный в 97-м Гонконг – Сянган, существует присоединенный Аомынь – бывшая португальская колония Макао. Существует в странной связи – конфликтной, сложной – Тайвань...

Советский Союз также был своего рода страной-системой. В каком-то смысле у постсоветского пространства остались рудиментарные черты прежней исторической ситуации. Наиболее плодотворный, пожалуй, формат – Таможенный Союз. Но, в принципе, существуют также ОДКБ, ЕврАзЭС.

Субсидиарность. Это наиболее сложный подвид, не просто даже его обозначить одним ярлыком. Субсидиарность – делегирование полномочий сверху вниз: от федеральной власти к региональной, от региональной к муниципальной. По всей Европе разбросаны автономные образования, естественно заметно различающиеся между собой: Каталония, Шотландия, Уэльс, Северная Ирландия, Гренландия Северная Ирландия, Баскония (вспомним гасконца, а точнее басконца, т.е. баска д’Артаньяна).

Что еще? Те странные образования, которые не обладают суверенностью либо обладают очень ограниченной суверенностью. Скажем, Карабах не обладает признаками суверенности не будучи признан ни одним государством, включая Армению. Список можно продолжать: Северный Кипр, Дарфур, квазигосударства на Африканском Роге и т.д. Южная Осетия признана тремя, по-моему, государствами, Абхазия – четырьмя, Косово – достаточно большим количеством, точно не скажу сейчас, но и большое количество – это несколько десятков, т.е. не всеми странами мира. И, наконец, образования, которые вообще не имеют внятных юридических очертаний, но тем не менее представляют фактически отдельные территории, которые обладают влиянием, скажем, зона племен в Пакистане. Границы зоны не имеют никакого юридического обоснования, но de facto они реальность. Можно назвать достаточно много подобных территорий.

Геоэкономика

Перейдем к следующей типологической линейке. Только что мы говорили о размывании понятия «государство». Сейчас мы будем обсуждать организацию мира, исходя из принципа деятельности и его типологии. То есть исходя из иного мировой картографии – политэкономического, «политэкономическое» я здесь употребляю в прямом значении, а не в том, которое оно исторически приобрело. Обычно же, для того чтобы предупредить путаницу, употребляется слово «геоэкономика», геоэкономическая организация мира.

В геоэкономической организации присутствуют шесть пространств. Я их сейчас нарисую. Два транснациональных и четыре вполне земные пространства.

Новый Север. Транснациональное пространство – это пространство штабной экономики. Штабная экономика – экономика, которая прежде всего занимается даже не финансовой деятельностью, а установлением правил игры. Если ее рассматривать несколько иначе, не вполне «политэкономически», можно сказать, что это транснациональное пространство элит. Пространство, окутывающее планету и, которое можно определить словом «Новый север».

Северо-атлантический мир. Первый географический регион, «Север» или Северо-атлантический локус, доминантным видом деятельности которого является производство высоких технологий, а не продукции. Высокие технологии не только технические, высокие технологии как high-tech и как high-hume. Один вид производства, тем не менее, сохраняется, и в перспективе имеет шанс стать уникальным видом производства, закрытым от других регионов мира – это высокотехнологическое военное производство. Не только технология в данном случае, но и производство продукции. В других случаях производство продукции сбрасывается в сопряженные геоэкономические миры, на других агентов деятельности. И, конечно, прежде всего в геоэкономический ареал, который можно условно обозначить как «Большое тихоокеанское кольцо». В более узком смысле – это Восточная Азия, но именно в более узком смысле, потому как Большое тихоокеанское кольцо, включает в себя и Южную Азию (скажем, такое могучее государство как Индия) и Латинскую Америку, разнообразных драконов и тигров.

Тут сделаю две оговорки. Речь идет о доминантном виде деятельности. Потому что в Северо-атлантическом регионе производятся не только технологии и не только высококачественное оружие, но это доминантный фактор, это фермент, закваска. В других регионах доминанта и закваска соответственно иные. И еще, когда я говорю о Тихоокеанском кольце, о промышленном производстве, это не означает, что там одни тапочки изготовляют. Изготовляются также высокотехнологичные изделия, но по лекалам и прописям, сделанным в североатлантическом регионе. Кроме того, это ведь удивительно, что вполне логично можно привязать некую умозрительную конструкцию к реальному объекту, в данном случае – планете. В основном это так и есть, почему – уже другая тема. Но все-таки нужно сделать оговорку. Когда, например, речь идет о промышленном производстве, то центр тяжести находится там, где было обозначено: т.е. в Большом тихоокеанском кольце. Но это не значит, что все страны с подобной доминантой находится там. Скажем, часть государств Европы, особенно Восточной тоже относится к этой нише. То есть, я хочу сказать, всякая лекция, как и всякое моделирование, содержит ряд упрощений: нужно в ограниченное время упаковать реальность в наиболее эффективную модель. Естественно не все раскрывается в полноте.

Индоокеанская дуга. Третье пространство. И второе и третье пространства раньше назывались «третий мир». Кстати, выражение «третий мир» часто понималось неправильно. Бренд «Третий мир» нередко воспринимается как фиксирующий низкий статус, примерно как «третий класс», «третий сорт». Но это не так. Альфред Сови, французский демограф, в 1952-м году создавший данный термин, вкладывал в него иное содержание. Он назвал его Tiers monde, употребив для обозначения «третий» то самое слово, которое используется в сочетании «третье сословие» - tiers état. Другими словами, Сови имел в виду, что это – революционный мир. Мир, идущий на смену существовавшему.

Однако единый «третий мир» на сегодняшний день не существует, он распался минимум на две части. Одна – это «Новый восток» или Большое тихоокеанское кольцо, о котором уже говорилось. Другая часть – условная Индоокеанская дуга, т.е. зона тропиков и субтропиков, поставщик разнообразных видов сырья, «сырьевой юг».

 «Сухопутный океан» Северной Евразии. Наконец, четвертый географически локализуемый мир, о котором скажу лапидарно: четвертое геоэкономическое пространство – это пространство Северной Евразии. Оно явно обладает своей геоэкономической спецификой, вот только анализировать его так однозначно, как предыдущие четыре мира не получается, поэтому просто обозначу, что это самостоятельное пространство на геоэкономической карте.

Глубокий Юг. Шестой геоэкономический район (и второй транснациональный мир). Это трансграничный мир «глубокого юга» или пространство трофейной экономики. Трофейной, а не просто криминальной, т.е. основанной на паразитическом проедании ранее накопленного цивилизационного ресурса. Хотя криминальная составляющая и играет большую роль, но пространство, оперирующее сотня миллиардов, даже триллионами долларов приходится рассматривать не как криминальную, но как масштабную асоциальную экономическую реальность. Как «мировой андеграунд». Да, это и наркотрафик, и торговля оружием, и торговля людьми, и отмывание денег, но не только. Это образ жизни. Более того, этот мир смыкается с «большим социумом» в единую комплексную конструкцию.

Подобное районирование мира – трехмерная картография, выстроенная в соответствии с геоэкономической типологией регионов, которая в каком-то смысле идет на смену прежней, двумерной, административно-территориальной.

Мир неокорпораций

Когда я говорил о сложности, я оговорился, что внутренний смысл ситуаций порой бывает заложен в используемых словах, но мы должны понимать их внутреннее содержание, а в русском языке порой проигрываем. Мы плохо знаем корни слов, т.е. их суть, основания. Мы говорим «сложный», но из этого мало что можно извлечь. А вот когда говорим по-английски complex, здесь позиционирована важная черта сложности: ее комплексный характер. Т.е в русском языке эти свойства разделены, в английском же составляют одно слово.

Собственно мое рассуждение о том, что сложность нынешнего мира обусловлена его нарастающей комплексностью, подчас химеричностью. Мир состоит из слоев, и если мы хотим произвести эффективное действие, правильно выстроить национальную стратегию, то нужно учитывать эту многомерность. И перед описанием следующего регистра субъектов мировых связей я испытываю нечто вроде «священного трепета». Это мир корпораций и неокорпораций, во всей многозначности данного определения. Причем и то значение, которое вкладывается сегодня в понятие «корпорация» - то есть большой фирмы, большой организации – не охватывает все обилие форм, возникающих в данной нише. Неокорпорации совсем не обязательно сосредоточены на экономической практике, более того, это не обязательно формальные организации, скорее объединения люде в единую целостность, придавая второе дыхание прежнему полузабытому смыслу данной категории: корпорация как сообщество людей. Подобное прочтение приобретает все больше смысла в мире, в котором мы живем. Корпорации как сообщества, действующие в сложном окружении и реализующие антропологическое и профессиональное разнообразие как гибкость и высокую эффективность. Пример такой мини-корпорации: «Великолепная семерка», где каждый имел свое особое качество, но вместе они делали одно дело.

Приведу кейс из практики одной крупной IT-корпорации. Называть ее не буду, но изложу основную коллизию. Президент взял на работу в качестве директора по стратегии человека, с которым он периодически перестает здороваться. Они даже внешне выглядят различно. Президент – это вполне логично – галстук, пиджак… Обычный, стандартный вид президента, руководителя крупной амбициозной корпорации. А вот директор по стратегии выглядит заметно иначе: любит джинсы причем не только в пятницу, волосы завязывает хвостиком и т.п. Заседания совета директоров – это нередко сплошная перепалка между ними. Журналисты спрашивают у президента: «Мы знаем о Ваших достаточно конфликтных взаимоотношениях с директором по стратегии и хотим задать один простой вопрос: а зачем собственно Вы пригласили его на работу? Это же Вы его пригласили». Ответ президента, ради которого эту байку рассказываю: «Вот именно поэтому». Очень, надо сказать, «нероссийский» подход. Но это именно то, что позволяет успешно существовать в сложном и высококонкурентном мире. Но, конечно, механизм, так сказать из сферы соотношения необходимого и достаточного.

4-5) Goodwill и AI. Можно было бы продолжить рассказ об экзотичных неокорпорациях, различных сообществах, обладающих собственной сетью координат и оригинальной, динамичной картографией. Следует также обозначить четвертое и пятое направления стратегически перспективной деятельности: (4) goodwill, весь комплекс операций с нематериальными активами, о чем, впрочем, кратко, но уже упоминалось. И тему (5) искусственного интеллекта (AI), опять же частично развернутую выше, но не сводимую к проблеме неантропоморфных ботов, тут размышлять следует скорее о «сообществе программ» - этой комплексной негуманоидной корпорации. Но в программе, которую вы получили, или, по крайней мере, анонс прочитали, было заявлено рассуждение по поводу методологии, по поводу пяти методологических революций. Как говорится: «заявлено – предъявите». Предъявляю.

Пять методологических революций

Мир развивался настолько стремительно, что не только в физике или экономике, но вообще в подходах к практике, к организации деятельности во второй половине XX века произошли серьезные сдвиги. Что такое методология? Методология – это не методики, это основания методик, те базовые принципы, на которых они строятся. А что такое методика? Методика – инструмент, который регулирует наиболее эффективный и правильный в определенный момент путь действия. Как мыслить и действовать наиболее эффективным образом.

1) Исследование сложных и масштабных операций

Начнем с периода Второй мировой войны. Мировая война – уникальное по масштабу и генезису форматов деятельности, технических и организационных средств, институтов – в общем, событие, какого ранее не было в истории. Можно с некоторой передержкой утверждать, что только она и была основной реальностью XX века, ряд специалистов считают, можно вести речь о «тридцатилетней войне». А если учитывать Холодную войну, то рамки расширяются с 1914-го вплоть до 1991-го года.

У нас популяризируется тематика Второй мировой войны в ее региональной ипостаси – Великой Отечественной войны. Но это неполные четыре года (3 года 9 месяцев) и восточно-европейский театр действий, а Вторая мировая война длилась заметно дольше, и ее география не ограничивалась Европой: военные действия велись в Африке, в Азии, на пространствах Тихого океана, затронута была даже Австралия и окружающая ее Океания. Это была беспрецедентная по масштабности сумма операций, комплексный формат деятельности вооруженных сил, логистических операций, политических сценариев и т.п.

Произошла ревизия привычных методов действия, методологических основ и схем практики. В чем это выразилось? Возникло, к примеру, понятие «исследование операций». Если вы будете читать учебники или справочники, то там оно трактуется достаточно узко. Обычно приводится пример по оптимизации военной организации на основе полуанекдотичного исследования состава артиллерийского расчета, в котором было, кажется, шесть человек: один заряжающий, один подносящий, один командующий и т. д., и еще один, отвечающий за гужевой транспорт, который к тому моменту отсутствовал. Но речь, пожалуй, должна идти о другом: о том, что во время Второй мировой войны реализовывались масштабные комплексные операции, потребовавшие иной ментальности, управленческой и материальной организации.

Когда осознаешь, что Вторая мировая война велась в глобальных, а не региональных масштабах, начинаешь многое сопоставлять для целостности восприятия. Далеко за примерами ходить не буду – рассмотрим известные в России события: ключевые битвы советских войск. Итак, 1941-й год, октябрь-декабрь – битва под Москвой. В декабре же США вступают в войну с Японией, а затем с Германией и Италией. А также происходит вступление в войну с Японией Великобритании, уже воевавшей к тому времени с Германией и Италией. В ноябре 1942-го года – разворачивается битва за Сталинград. Но 8 ноябре 1942-го года начинается также высадка союзников в Северной Африке, бои и постепенный захват союзниками Северной Африки. 1943-й год, июль – битва на Курской дуге. Одновременно происходит высадка в Сицилии, а затем и на континент в Италии союзных войск. В июне 1944-го года начинается операция «Оверлорд» с высадки в Нормандии, несколько позже – на юге Франции. И советская, возможно крупнейшая, незаслуженно отодвинутая в памяти операция «Багратион». Это было самое стремительное продвижение советских войск, освобождение Белоруссии, интенсивное продвижение на запад. Следует упомянуть также масштабные проекты ВПК, наиболее ярким из которых является, наверное, «Манхэттенский проект».

Когда же война закончилась, остались кадры, опыт организации комплексных и масштабных действий, которые могли быть использованы в новой ситуации. И они были использованы. В качестве примера такой операции я привел бы операцию по деблокированию Берлина. Как вы знаете, город в определенный момент был Советским Союзом блокирован, и у Берлина вроде бы не было шансов выжить в данной ситуации. Дело не только в продовольствии. Город функционирует, когда имеется горючее, электричество, электричество, разнообразное техническое обеспечение и т.д. И американцы с использованием опыта реализованных ранее масштабных, комплексных операций выстраивает воздушный мост. До этого не верилось, что такое возможно. Ранее это не казалось возможным, потому что не было технических возможностей, прописей действий и самой ментальности, которая посягнула бы на снабжение города-миллионника за счет авиаперевозок. Но это было реализовано.

Пожалуй, надо сказать также о формализации принципов комплексных операций, результат чего, в частности, стало создание кибернетики. А с другой стороны институализация крупных интеллектуально-разведывательных комплексов, знаменитых think tanks – «фабрик мысли», иных «интеллектуальных корпораций». К этому поколению относятся и Центральное разведывательное управление и столь популярная в России Rand corporation, которая занималась не только военными разработками, но также стратегиями регионального развития и т.п.

Я привел бы тут байку об одном нашем северном регионе, не называя его, о том, как вроде бы был выполнен заказ на разработку стратегии его развития. Стратегия была предоставлена и весьма понравилась. Более того, она оказалась эффективной, работающей, но была создана следующим образом. Была взята стратегия развития Аляски, пропущена через авто-переводчик, а дальше, поскольку перевод, естественно, был безобразный, то его творчески выправляли. Здесь есть одна изюминка: был бы перевод хорош, его бы так и отдали. А пришлось его не только выправлять, но некоторые невнятные пассажи русифицировались, изменялись либо просто вычеркивались. Зато некоторые светлые идеи, которые при редактировании приходили в голову, добавлялись в текст. И вот подобным образом созданный продукт получился по-своему великолепным, оказавшись одной из лучших стратегий развития. Критическим фактором оказалось не которые были в него вложены, важно было другое… Но это, так, к слову.

2) Системный анализ. Следующий шаг, следующая ступенька – системный анализ. Этот подход связан с именем Людвига фон Берталанфи. В чем различие с предыдущим? Система, которая была создана в результате исследования опыта масштабных операций и формализована в виде кибернетики была в значительной степени механистичной, работала по принципу закрытой системы. Ее принцип – обратная петля связи, что легче всего объясняется на примере бытового кондиционера: устанавливается цель – достигнуть такой-то температуры, делается действие по достижению цели. Цель не достигается, идет отрицательный сигнал. Действие пролонгируется – нет, цель все еще не достигнута. Еще действие. В какой-то момент цель достигается. Но это в замкнутой системе.

Теза Людвига фон Берталанфи заключалась в том, что, когда мы работаем с социальными, антропологическими системами, то имеем дело не с закрытыми, а с открытыми системами, поэтому подход должен быть другим. (На само деле, эти системы все же не вполне открытые – они аутопоэтические, т.е. работают в системе самоподдержания. Кстати, знаменитое sustainable development переводят как «устойчивое развитие», но точнее все же – «самоподдерживающееся развитие», это придает иной оттенок и формирует другую доминанту в голове.) Так появилась методология системного анализа. Системный анализ позволял учесть все факторы и сделать вывод на основании их суммы. Все, наверное, видели, как работают с системными комплексами, когда все систематизируется (обычно при этом рисуют множество квадратиков), вся эта армада группируется по разным лекалам и на основании «системной застройки» делается вывод. Проблема заключалась не только в том, что квадратиков становится чересчур много, а в том, что система создается для какого-то момента, но соотношение и содержание элементов за прошедшее время изменилось, и ситуация стала другой.

3) Системная динамика. Тогда создали другую методологию познания и действия. Ее автор сначала назвал ее «индустриальной динамикой», потом «мировой динамикой». В конце концов, утвердилось название «системная динамика». Человек этот – Джей Форрестер, на данной основе он создал затем динамические компьютерные модели «Мир-1», «Мир-2», «Мир-3». А прославилась методология, когда одна из этих моделей послужила основой знаменитого, пожалуй, самого знаменитого доклада Римскому клубу «Пределы роста», разошедшегося тиражом, исчисляемым миллионами экземпляров.

4) Хаососложность, сложность, критичность. Следующая методологическая революция после «системной динамики», связана с исследованиями сверхсложных динамических систем, а также таких состояний как критичность, турбулентность, хаос. Вообще-то это знаменовало стратегический перелом, потому что до тех пор системы изучались на основе исследования их компонентов. Мир же все чаще производил процессы, в которых была задействована находящаяся в динамике безбрежная множественность факторов. Прежние методы не справлялись с подобной нагрузкой, несмотря на развитие компьютерных и других IT технологий.

Кстати, вот еще одна байка, связанная, кстати, с «клаудвочерством» в ипостаси, которая не была еще озвучена: «клаудвочер» как человек, прогнозирующий погоду. Тот, кто смотрит за облаками, метеоролог. Такой метеоролог, как, скажем, Эдвард Лоренц. (Не Конрад Лоренц, который замечательные книжки про зверушек писал.) Метеоролог, обладавший острым умом. И его ум проявился в следующей ситуации. Как-то Лоренц собрал данные для прогноза погоды, который почему-то нужно было сделать весьма срочно, и чтобы облегчить сложность вычислений, он несколько сократил параметры полученных данных. Скажем, у него был данные с точностью до тысячных, а он решил, что это избыток, и слегка сдвинул запятую… Все было вроде бы корректно, не обязательно вроде бы иметь «многобукаф» после запятой. Ведь получится нечто слишком незначительно отличное, но, в принципе, правильное в результате. Что же произошло по факту? Кстати, еще одно зернышко к рассуждению об эксперименте и умозрительных схемах. А получилось «значительно отличающееся», иначе говоря, прогноз оказался другим. Тут-то и проявилась острота ума Эдварда Лоренца. Он обратил на это серьезное внимание и начал исследовать обнаруженную проблему. Странность. Инаковость. В результате прояснилась природа хаотических систем, а затем возникло понимание как с ними работать. Конечно, это было заслугой многих исследователей последних десятилетий.

Для нас хаос – это просто полный и окончательный беспорядок. Разбилось вдребезги – было целостное, стало хаотичное, особенно, если осколки перемешались. Да, существует хаос эргодический и динамический. Хаос часто оказывается той границей, которая отделяет понимаемое от непостижимого, познанное от непознанного. Иначе говоря, то, что порой представляется хаотическим, может оказаться чрезвычайно сложной и невероятно гибкой организацией. Изучение динамического хаоса как раз связано с проблемой возникновения «порядка из хаоса». Этим занимался знаменитый Пригожин, занимались синергетики, исследователи самоорганизующихся и высоко адаптивных систем. Истоки темы уходят и в Россию к Белоусову и Жаботинскому, обратившим внимание и занявшихся исследованием повторяющейся химической реакции (т.е. реакции, протекающей по типу, как однажды выразилась моя сестра: «завял – развял»). В этой области соприкасаются естественнонаучное знание с дисциплинами гуманитарными и социальными, что позволяет опознать принципы функционирования сложных и сверхсложных систем в природе, технике, обществе.

Неравновесные, но устойчивые системы – весьма эффективны. В частности, мы, люди, являемся такими системами. В фокусе внимания исследователей данного предмета: диссипативных структуры, фракталы, бифуркации, аттракторы, самоорганизующаяся критичность (SOC)и так далее. Нынешняя финансовая система функционирует на принципах диссипативных структур. Все это актуально и востребовано сейчас, когда количество денег или точнее финансовых инструментов, находящихся в обращении, намного превышает совокупную стоимость товаров.

Операции, выстраиваемые с использованием данного методологического подхода и созданных на его основе техник и методов, позволяют действовать в ситуациях неопределенности. В 1984-м году был образован Институт Санта-Фе, предмет исследований которого – сложные и сверхсложные системы в самых разных областях природы и практики. Проблема исследуется также в Лос-Аламосе группой по проблеме действий в ситуации неопределенности. Вроде бы возглавлял ее Вулфовиц, бывший заместителем министра обороны Соединенных Штатов, затем руководитель Всемирного банка. Кстати, материалы Института применялись в конфликтологии, в других областях, в частности при разработке устава морских пехотинцев. Принципы, развитые в этой среде, использовались при планировании военных операций, в частности метод рефлексивного управления. В ходе «иракских войн» применение подобных методов доказало эффективность (к примеру, организация плана кампании, исходя не из существующего расположения войск, а ориентируясь на особенности ментальности руководителя сил противника) и т.д.

5) Синергийная методология. Сейчас происходит пятая методологическая революция, и связана она с фигурой неклассического оператора. Это действительно сложная тема, которая к тому же находится в становлении. Для обозначения данной системы я использую три ключевых слова – «неклассический оператор» (весьма интересное понятие), «синергия» и «серендипити». Пожалуй, на этих трех словах я и закончу рассуждение, тем более что у вас на руках листочки о любезно проанонсированном сайте www.intelros.ru, там можно найти мое выступление по данному вопросу, которое так и называется «Проблема неклассического оператора». Это доклад на любопытном мероприятии, проходившем несколько лет назад в Подмосковье: в Россию приезжал пятый президент Израиля Ицхак Навон и в частности рассказывал, как принимал решения первый руководитель государства Израиль Бен Гурион. Ключевые решения, приведшие к созданию, утверждению и развитию государства в сверхсложных условиях. Но я ухожу в сторону. Короче говоря, если заинтересует проблема пятой методологии, можно кликнуть в поисковой системе сайта «неклассический оператор».

Благодарю за внимание. Теперь вопросы.

ВОПРОСЫ

Маргарита. Добрый вечер. Александр Иванович, отталкиваясь от наименования лекции «Сложный человек в сложном мире», скажите, пожалуйста, есть ли вектор развития, в котором идет упрощение? И каково место простого человека и простого мира в том, что Вы описываете?

Александр Неклесса: Простите, как Вас зовут?

Маргарита. Маргарита.

Александр Неклесса: Маргарита, Вы задали вопрос прямо в десятку, вопрос фундаментальный. Я в начале разговора хотел оговориться по данному поводу, т.е. что когда я буду говорить о сложном человеке в сложном мире, я буду описывать определенную, важную, по-своему доминантную, но все-таки часть открывающегося состояния человеческой вселенной. Однако данная позиция не исчерпывает ее почти турбулентное состояние.

Когда происходит серьезная трансформация, у нее три сценария развития. При трансформации любая организации переживает свой формат хаотизации, вот только прогноз у них оказывается разным. Это углубление хаотизации, чреватое полным распадом организации. Другая траектория останавливает хаотизацию на каком-то инволюционном этапе. И, таким образом, мы получаем упрощенную, а не усложненную систему. И наконец, третий сценарий ведет к усложнению системы, ее выходу на более высокий уровень. Проблема еще и в том, что трансформационный процесс в комплексной структуре развивается не по одной траектории: на разных участках системы, в различных, особенно автономных сегментах он протекает по трем сценариям. И еще вопрос какую сложность считать «верхом»? Беседа началась рассуждениями о воздухе, облаках, воздушных замках, но в таких замках, как нам с детства известно, порой обитают великаны-людоеды. Тут можно вспомнить и червоточины, или же какая история приключилась у «Алисы в Стране Чудес» с кроличьей норой. Кстати, не вполне ясно, что это было – «wonder» или «under».

Еще про «андер». Мне вспоминается фильм Кустурицы «Подполье», особенно конец фильма. Картина сама по себе интересна, но конец равновелик всему фильму. Когда подполье, в котором партизаны просидели все послевоенные годы, оказывается малой частью колоссальной подземной системы, где движется наркотрафик, где передвигаются люди, где едут джипы с солдатами ООН и т. д. То есть мы переходим к комплексному миру, в котором место для людей, живущих по прежним прописям, сохраняется, но как? Как в другом фильме – «Солярис». Помните конец фильма? Когда простой земной человек Банионис (актер, герой) возвращается к отчему дому. Он стоит возле отчего дома, он может там жить, все ему знакомо, привычно. Но камера отодвигается, и отчий дом оказывается расположенным на искусственном островке, плавающем в огромном океане Соляриса.

 

Татьяна. Спасибо за замечательную лекцию. Меня зовут Татьяна. Я прочитала недавно, что правительственные эксперты, вырабатывающие стратегию «2020» говорили о том, что нужно повернуть вектор российской социальной политики и поддерживать не только социально обездоленных, но и обратить внимание, развивать креативный класс. И они сказали, что очень важна экономика впечатлений. Что бы Вы могли рассказать, как Вы относитесь к экономике впечатлений?

Александр Неклесса: Экономика впечатлений, картографирование, образы будущего – все это составная часть пространства операций с нематериальными активами, новыми формами капитала. Вы свой вопрос упаковали в обертку стратегии 2020. Но хочется подчеркнуть необходимость баланса между будущим желаемым и ожидаемым. Это тоже продукт экономики впечатлений, товар транслирующий образ будущего политическому и социальному потребителю с целью удержать внимание и повысить градус позитивности.

Мне в связи с распространением концепта «желаемого будущего» вспоминается одна байка. Аспирант на первом курсе, скажем, физтеха ведет семинар, и энтузиасты-первокурсники излагают свои теории, как устроен мир, космос и т. д. А аспирант клюет носом. И они не понимают: как так, говорятся столь зажигательные речи, излагаются безумные теории, а руководитель семинара чуть ли не засыпает? В какой-то момент он поднимает голову, когда очередной выступающий… а может просто лицо симпатичное увидел или какая другая причина. И произносит одно слово: «обоснуйте».

То есть меня интересует вопрос не «что», а «как?». Конечно, экономика впечатлений – перспективное направление новой экономики. Но в применении к стратегиям развития необходимо различать подлинную деятельность по стратегированию, от театрализованной симуляции, от продукта, ориентированного на достижение совершенно иных целей: трансформацию внутреннего мира, внимания и ощущений потребителя. Вот Дмитрий, начиная беседу, обмолвился, что новация – это не есть инновация. Нельзя «продвигать инновации» в том смысле, что акцент делается на создании артефактов, а не трансформации среды, с целью достичь состояния, когда среда сама проявляет спрос на инновации.

 

Марин. Здравствуйте. Сюда, к двери. Меня зовут Марин, и я не русский, а наполовину финн, наполовину болгарин. Написал 40 книг в своей жизни и руковожу одним социальным проектом «Земной шар – вся Земля», в котором участвуют около 300 миллионов человек во всем мире, поэтому меня приглашали в 60 государств, и я читал лекции. Вернулся несколько недель тому назад из Бразилии. Скажите мне, пожалуйста, у меня вопрос… Я очень люблю Россию, и поэтому могу задать и задаю очень жесткие вопросы, которые я вижу со стороны России, потому что все это происходит через любви настоящую… Это сейчас только слова, конечно, но я переводил Анну Ахматову, Марину Цветаеву, Маяковского на финский и на болгарский языки…

Александр Неклесса: Я чувствую, Вы хотите спросить что-то страшное.

Марин. Да, очень страшное. Я прошу прощения, я очень простой человек, но задаю очень сложные вопросы и очень страшные. Скажите мне, пожалуйста, это мое личное мнение, почему вы… Я живу четыре года в Москве, не все время, но здесь очень много знаю, очень много друзей, около 2000, скажем, знакомых, хороших знакомых у меня есть в России, в том числе и в Москве. Почему вы, которые дали всему миру ну очень много в науке, очень много в культуре, очень много в музыке и т. д., те люди, которых я встречал и лично разговаривал, 90% просто слишком умные, слишком духовно развиты для меня, или я через свою призму так вижу, почему вы сейчас, находясь 20 лет в свободе, делаете из этого прекрасного государства настолько сложное, что я даже не понимаю, как вы живете вообще, как вы умудряетесь жить? Вот такой у меня небольшой вопрос. Прошу прощения, если кого-то обидела нечаянно. Спасибо.

Александр Неклесса: Марин, Вы сказали, что у Вас есть и финская часть, и болгарская часть, по-моему, русская у Вас также есть. Потому что это весьма русская, российская черта, она у нас называется «кухонные разговоры». Когда постулируется тема, но по ходу разговора собеседники начинают переходить на другую, третью, четвертую… То есть обсуждать некоторую безбрежность и решать вечные или проклятые вопросы. Я бы с удовольствием ответил на Ваш вопрос, если бы не тот регламент, который мы уже нарушили, а самое главное, что этот вопрос не по теме лекции.

 

Людмила Голубкова: Александр Иванович, Вы рассказывали как бы поступательно, что вот началось все с архаичного человека, а дальше усложнялось, усложнялось, усложнялось… Существуют две точки зрения на движение человеческой мысли, по крайней мере две, которые мне известные. Одна – это стрела времени, прогресс, что завтра будет лучше, чем сегодня, что бы ни происходило. Другая точка зрения циклическая, что есть некоторые циклы – цивилизационные, временные, – и сейчас мы подходим к концу какого-то очередного цикла. Когда он случится – через 50 лет, через 500 – неизвестно, но что-то происходит, что говорит о том… В том числе и креативный класс можно было бы сравнить с теми шудрами, которые являются низшей кастой и как бы подготавливают нас к новому вот этому проворачиванию колеса. Хотелось бы узнать Ваше мнение, из какой парадигмы Вы сегодня нам говорили все, что Вы нам сказали здесь? Было бы очень интересно узнать, пусть даже в очень краткой форме.

Александр Неклесса: Спасибо. Что бы я ответил… Во-первых, Людмила, у Вас богатая интуиция, потому что я веду часовую радиопрограмму по пятницам вечером, и завтра тема разговора будет «Великая рецессия или прогресс после прогресса».

Людмила Голубкова: А какая передача?

Александр Неклесса: «Будущее где-то рядом» в восемь вечера, Finam.FM 99,6. Так что присоединяйтесь. Дело в том, что теория прогресса по историческим меркам достаточно молода. Она возникла вместе с идеологией просвещения. Потому что даже когда появилось линейное время, оно было «пессимистически ориентировано». Я упоминал Гесиода и «Книгу пророка Даниила». И там, и там одна логика: золотой век сменяется серебряным, серебряный медным, медный железным… Когда в мир пришла христианская культура, отчетливо негативная коннотация растворяется, неизбежность Страшного суда сосуществует с «новой землей и новым небом». Культурным отражением и определенной симплификацией стали представление об изначально доброй природе человека, о свободе равенстве и братстве людей, о перманентном росте благосостоянии, постоянном улучшении жизни и прогрессе. Апофеоз подобного взгляда на мир – середина XIX века. Яркий пример – творчество Жюля Верна, многие другие творения эпохи, наполненные энтузиазмом. XX век заставил, конечно, пересмотреть многие прежние постулаты.

Действительно, прошлый век – сложное время. Вы говорите – через 50, через 500 лет. Да нет, время пришло, мы пребываем в состоянии трансформации и уже обитаем в различных мирах. Мы вроде бы живем в едином социальном пространстве, но это не так. скорее обитаем в расходящихся мирах. Когда на вопрос Маргариты я отвечал, что разные могут быть сценарии будущего у различных сегментов системы, можно было бы добавит, что еще размер сегмента имеет значение. Поэтому и процесс неоархаизации может с какого-то момента стать более актуальной темой для обсуждения, нежели усложнение мира, приближающегося к точке социальной сингулярности. Или наступление культуры смерти… Мы эту тему сегодня совсем не затрагивали, потому что я говорил только о направлениях, которые связаны с развитием, поскольку сегодня именно этот процесс представляется генеральной линией. Но одновременно наличествует другой вектор, связанный с нелегким бытом, неоархаизацией, ростом суммы страданий на планете.

И не исключено… коль скоро ничто не исключено в человеческом мире, мы – свободные существа. Правда, привыкли скользить по заранее прочерченным траекториям, но не обязаны вести себя таким образом. И в какой-то момент рождается движение, сбрасывающее предыдущую партию шахмат… То есть в шахматы играют по правилам, но иногда щелкают как шашками в «Чапаеве». Действительно, для реализации неоархаического сценария есть серьезные основания. Да и в человеческой психее конструктивность может быть заменена на понятие деконструкции. более того, деконструкция может обрести сверхценное значение. И это не геростратова амбиция, т.е. не с целью прославиться и не ради торжества неких конструктивных идеалов. И уже есть примеры расползания этой культуры смерти.

 

Александр. Добрый вечер. Меня зовут Александр. Вопрос касается концепции клаудвочера, которая мне лично напомнило такой аюрведический тип конституции, некий такой человек, который все время находится в ветреном состоянии. И здесь существует опасность оказаться беспомощным перед реальностью, когда он попадает в эти свои замки и не может оттуда выбраться. И в связи с этим вопрос: как избежать подобного рода ситуаций, и чем они чреваты? Спасибо.

Александр Неклесса: Они чреваты «гибелью всерьез». Некогда спартанцам афиняне послали депешу: «Если мы вас завоюем, то всех вас вырежем». А спартанцы ответили: «Если». Так что вопрос можно было бы даже сократить.

В принципе, это сложная проблема. Поэтому собственно об этом говорим, собираемся, обсуждаем, выслушиваем мнения, растет количество людей, интересующихся схожими сюжетами. Причем одна странность вовсе не равна другой. Здесь нужно различать языки, кто на каком говорит и размышляет. Но в чем критерий правильности выбора? Определить, различить, понять можно изнутри, отсюда сложности с формальными критериями в неясных темах. Многое зависит от мировоззрения и темперамента. Косвенно прозвучало понятие коучинга. Потому что один из эффективных методов разрешения коллизии – коучинг. Но слишком многое зависит от натуры коучера. Если выбор правилен, то это, пожалуй, наиболее эффективная система решения проблемы. Но она давит на внутреннюю самостоятельность, которой можно… не то чтобы лишиться (хотя можно и лишиться), но деформировать. А, в принципе, сложная, конечно, ситуация, потому что прямо связана с не слишком привычным состоянием серьезной свободы… Странно звучит, но состояние свободы, несмотря на все тоталитарные технологии, социальные или технические методы, в каком-то смысле неуязвимо. А существующие и возникающие обстоятельства, в принципе, никакого значения не имеют для внутренней свободы.

 

Дмитрий Шейман: Александр Иванович, у меня вопрос к Вам как к исследователю, он может быть достаточно неожиданный и связан вот с этой неосоциальностью. Скажите, нет ли ощущения, может быть, подтверждения тому, что признание множественности, ценности множественности, а может быть, даже ценности вот этой сложности, которую затронул Марин, я так понимаю, вызывает какое-то новое понимание и, может быть, интерес к новой волне анархической идеи? Вопрос как к исследователю. Нет подтверждения тому, что идеи анархизма (Прудон, Бакунин, Кропоткин и наших дней) начинают как-то по-особому играть? Потому что Вы нарисовали эти новые центры силы, новые регионы, отнеслись, в общем-то, моя эмоциональная интуиция подсказывает, осторожно к тоталитарной идее, которая воспроизводится просто в новых форматах и находит новые инструменты. Затронули тему человека, способов его самоорганизации в сложном мире, собственно говоря, про нее и говорили. А теперь вот эта неосоциальность в ее таких политических формах соорганизации может дать новый импульс той идее, которая в силу разных причин, по моей версии, может быть, даже в силу определенной практики научно-технического прогресса, анархической идее, сейчас вот эта ситуация сформируется просто на нее, на новое ее понимание, переосмысление?

Александр Неклесса: Соглашусь с Вами. Именно это и происходит. Действительно, когда мир стал трансграничным, произошла очередная подвижка суверенитетов. Взгляните на мутации правовой системы. Я говорил про политическую, экономическую, что-то про антропологическую динамику, но ведь в правовой сфере то же самое происходит. Была, к примеру, система права, которая декларировала исключительный суверенитет государства. Но ситуация ушла в прошлое. Утверждается система, ориентированная на права меньшинств. Одним из оппонентов сдвига была Россия (равно как в свое время Советский Союз). Когда, скажем, были «чеченские события», заявлялось, что это исключительно внутреннее дело России. Но 8 августа 2008 года, провозгласив основанием для ввода войск на территорию суверенного государства тезис о «принуждение к миру», т.е. защиту прав осетинского меньшинства, проживающего на территории Грузии, Россия фактически отказалась от прежней правовой позиции, кажется, не сразу это осознав. Но как только она заявила о признания принципа «принуждения к миру» и поставила права меньшинства выше суверенности государства, тем самым она перешла на новую правовую платформу. Другими словами, серьезное нарушение прав меньшинств теперь достаточное основание для нарушения суверенитета государства.

В вглядимся в динамику процесса: от суверенитет государства к суверенитет меньшинств… Куда дальше ведет этот ряд? Постепенно он приводит к логическому пределу: суверенитету личности. И действительно, для этого есть определенные правовые основания, международные юридические документы, которые приобретают в нынешней ситуации новое звучание. Это, к примеру, Декларация прав человека 1948-го года.

В новой исторической ситуации поверх административно-политической географии выстраивается новая деятельная социальность: подвижная трансграничная комплексность. Наличие у людей нескольких паспортов, либо паспорта высокой иерархии позволяет путешествовать практически без виз. Человек оказывается в состоянии реализовать (во многом пока потенциально) универсальность личной свободы, объединяясь в неокорпорации, цеха, клятвенные союзы, социальные сети, другие ассоциации. И это наводит на определенные размышления, сопоставления. По ходу выступления я мельком упомянул «Таинственный остров» Жюля Верна. Если помните, он построен на работе Этьена Кабе «Путешествие в Икарию». Когда размышляешь, где же социализм в его изначальном понимании получил некое воплощение, именно как социализм, а не этатизм… Надо сказать, одна из проблем ХХ века была семантическая коррупция социализма, категории ныне устойчиво употребляемой в отношении опыта XX века вместо другого понятия – «этатизм». Но и в Советском Союзе, и в Германии, и в Италии, и во многих других странах мира реализовывался все-таки не социализм, а этатизм. Социалистические лозунги оказались удобной формой мимикрии.

Ну, а социализм? В том смысле, как в середине XIX века формировалась идея? Ведь социалистическая мечта неизбывна, это милленаристская мечта о золотом веке, о справедливой и гармоничной организации мира (вспомним апокалипсис Исайи). В социализме было несколько принципиальных направлений – Прудона, Маркса, реформистов. Маркс был бо’льшим прагматиком в сравнении с Прудоном, который изначально оперировал скорее ассоциациям, нежели классами. Но анархист Бакунин прозорливо критиковал Маркса, когда писал, о его фатальной ошибке: провозглашая гегемонию пролетариата его политическая логика должна была в конце концов привести к власти «партийных инженеров» -т.е. номенклатуру.

Но все-таки какая страна реализовывала энергии того, раннего видения социализма с наибольшей полнотой? Как ни странно – Соединенные Штаты, где по мере освоения континента возникали подобия свободных ассоциаций, где народ выбирал шерифа, где каждый имел право носить оружие. Знаете, чем гражданин в полисах отличался от раба? Гражданин имел право носить оружие. Потом этот принцип проявился в правах сословий: дворянин в отличие от крестьян или мещан имел право на шпагу. Право на обладание оружием в Соединенных Штатах универсально. (Было и остается также право на восстание против тирании.) Выборность местной власти. Автономность от власти центрального (федерального) правительства. Конечно все это – не социализм, но дух его идей, этот специфический дух эпохи liberte, égalité, fraternité, здесь ощутим. Правда, при всем том в ряде штатов существовал институт рабства…

Карла Маркса прочитывали тенденциозно. Как этатизм ХХ века называют сегодня социализмом, так и Маркса прочитывали нередко прямо противоположным образом: тот же этатизм выстраивался с именем Маркса, т.е. человека писавшего об отмирании государства и торжестве свободных ассоциаций. Или другой казус: Маркс, к примеру, в «Немецкой идеологии» (а не в каком-то случайном черновике) пишет: «Коммунистическая революция уничтожает труд». Ибо его целью было освобождение человека от труда. Мерило освобождения человека – наличие свободного времени и оправдание существования – деятельность, носящая творческий характер. Существенная же ошибка заключалась в понимании характера пролетариата и его миссии. Франкфуртская школа, кстати, впоследствии заменила пролетариат на интеллектуалов (в сущности на тот самый «креативный класс») в исторической механике Маркса. Почему же он выбрал пролетариат? Карл Маркс считал, что пролетариат – это единственный в то время новый класс… Класс, который не существовал раньше и потому был наименее связан с окружавшим его обществом. Он нес токи новизны и был наиболее восприимчив к идее радикальной смены миропорядка.

Еще один парадокс связан со знаменитым обществом «Мон Пелерин», с послевоенным собранием 1947 года, которое организовал Фридрих фон Хайек. У Хайека с Марксом есть общие черты. Кстати, оба не экономисты, но правоведы. Фон Хайек решал в середине ХХ века насущнейшую проблему, заложив основы идеологии неолиберализма также распространившейся в мире, также подвергшейся трансформациям и также оказавшей значимое влияние на нынешнее мироустройство.

В результате событий середины прошлого века выяснилось, что гражданское общество не в силах эффективно противостоять государству. Отсюда волна этатизма, прокатившаяся по миру. Лишь локковская политическая культура, сохранявшаяся в Великобритании и пережившая определенную мутацию в Соединенных Штатах, оказали ей противодействие. Противодействие, впрочем, оказалось столь мощным, что переломило хребет Левиафану, по крайней мере, на тот момент. Но как сделать так, чтобы гражданское общество могло противостоять государству? Хайек нашел выход. Он пришел к выводу, что гражданское общество должно заключить стратегический союз с деятельным сословием. То, что называется «бизнес».

Однако же аналогичную идею по своему реализовывал и Левиафану. В принципе, речь идет о том или ином формате корпоративного государства. Скажем, то, что происходит у нас сейчас в России, во многом связано с трансформацией прежней властной вертикали и наметившимся контуром корпоративной организации власти. Примеры вы знаете из истории: это союз между чиновниками, олигархией и «профсоюзами» (т.е. собранным в этатистские организации народом). Сейчас прорисовывается именно этот политический дизайн, содержащей все три организационных компонента данной системы власти: «Единая Россия», «Правое дело», «Общенародный фронт». Но как любили повторять братья Стругацкие «Это уже совсем другая история».

Благодарю за внимание.