Наступившее после 2000 года время в России принято называть «нулевые годы». Это критическое название происходит от скромных результатов развития страны. Беда в том, что так же можно сказать и о многих других странах мира. Экономическое развитие носило преимущественно экстенсивный характер. Однако это время давно закончилось. История новой эпохи началась в январе-феврале 2008 года, когда впервые широко прозвучало слово «кризис». Однако, если сперва менялось лишь его название, то потом встал вопрос о том какие разрушения он произведет и какие шансы даст.

1. Ложные шансы кризиса

Зима 2008 года началась с предвкушения узкой группой экономистов — не относящихся к ортодоксальной либеральной школе — больших перемен. В пику этому робкому ожиданию редких аналитиков, власти и корпорации уверяли общественность: все идет хорошо. Долговые проблемы в США не страшны и находятся под контролем. Внезапно в разгар зимы произошла серия первых биржевых обвалов. И если накануне прогнозы кризиса носили общий характер с оговорками, то с этого момента стало возможно описать развитие событий конкретно — дав им более четкую временную привязку[1]. Биржевые часы пробили: уже весной 2008 года мир должен был начать жить в совершенно новом времени.

В 2008 году впервые в экономических кругах заговорили о возможностях, что открывает кризис. Однако зимой и весной 2008 года его называли еще «биржевым», «банковским» или «денежным». Тогдашний министр финансов России Алексей Кудрин на встрече с банкирами запретил упоминать слово «кризис» как неуместное в условиях, как тогда казалось, незначительных временных затруднений чисто монетарного порядка. Власти уверяли, что для беспокойства нет оснований. Всюду на планете правительства хотели верить в то, что биржевые потрясения не означают ничего кроме коротких неприятностей в финансовой области, а быстрое завершение их вернет экономику в прежнее состояние роста без каких либо изменений.

Российский экономист Михаил Делягин старался зимой 2008 года найти новые возможности в притоке в Россию иностранных капиталов. Он не верил в большой и тяжелый экономический кризис, и даже рассчитывал, что российская экономика выиграет от глобальных потрясений. «Россия начинает становиться относительно безопасной страной, гаванью для капиталов всего мира», – заявил экономист[2]. По его словам, бояться было нечего. Подобным образом рассуждали не только российские чиновники, но также представители правящих кругов других стран с периферийным типом экономики. Уверены в себе были и власти стран еврозоны. Шансы, что предоставлял кризис, по мнению оптимистов, состояли в возможности перехвата лидерства в развитии. Китай в дальнейшем построил на этом свою стратегию роста вопреки мировой нестабильности, что привело его в 2012 году к росту внутренних противоречий и истощению сил.

Аналитики российских сырьевых корпораций и экономические «эксперты» близкие к правительству с увлечением прогнозировали в первой половине 2008 года бесконечный рост цен на нефть и металлы. Казалось, будто цены на «черное золото» в ближайшие годы дойдут до 200 долларов за баррель, а затем начнут подниматься выше. Проблемы американских банков не казались в связи с такими расчетами серьезной помехой. Джордж Буш только во второй половине года вынужден был извиняться за кризис[3]. Шансы глобального кризиса виделись деловым и правящим кругам еще не ощутивших проблем стран в виде притока капиталов и роста прибыли из-за повышательной динамики рынков.

В первой половине 2008 года развернулась «битва за Арктику». Многие страны, включая, Россию стали проявлять особый интерес к запрятанным «в толще векового льда» природным ресурсам. Пережив колебания зимы, рынки ударились весной в рост. Это, казалось, опровергало все доводы критически настроенных экономистов, каковых было очень мало. Однако, ожидаемые новые возможности не реализовались. Перехвата лидерства в экстенсивном экономическом развитии не произошло. Выстроенная после крупных потрясений 1970-х годов неолиберальная модель глобального хозяйства оказалась в кризисе целиком. И единство поведения фондовых рынков планеты подтвердило это уже летом.

2. Новое понимание возможностей

Еще до мировой стабилизации 2009-2010 годов впервые прозвучали слова о  новых шансах кризиса, которые только нужно суметь увидеть. Большие ожидания первой половины 2008 года были разбиты падением рынков в ходе лета и осени. Кризис ликвидности стремительно перерос в полномасштабный биржевой кризис. Он носил объективный характер, основываясь на накопленных проблемах в сфере торговли и производства.

Открытие затруднений реальной экономики с лета 2008 года поставило вопрос о том, насколько вообще были оправданы большие ожидания. Шансы кризиса стремительно перестали восприниматься как нечто ясное. Само их наличие было поставлено под сомнение. Когда на одной международной научной встрече китайский экономист туманно заявил о возможностях, что открывают проблемы в экономике, эксперт-европеец ответил: все это фантазии, кризис — это катастрофа и никаких возможностей здесь нет. Старые представления о возможностях «подаренных кризисом» не были совсем забыты. Но они потеряли убедительность, хотя и продолжали время от времени звучать в 2009-2012 годах. Вместе с тем появилась новая трактовка предоставляемых кризисом шансов.

С июля 2008 года по весну 2009 года на всех торговых площадках планеты происходило падение. Затем, ценой все более возраставших финансовых вливаний со стороны США и ФРС, было, наконец, запущенно оживление. 2010 год стал первым и последним «посткризисным» годом для Америки до того момента как он реально завершится. Соединенным Штатам удалось добиться не только биржевого роста, но и улучшения макроэкономических показателей. Антикризисная политика администрации президента Барака Обамы строилась на неограниченной денежной подпитке банков и защите американских производителей с прицелом на их развитие с помощью товарного экспорта. Ослабление доллара в этих условиях многим казалось предпосылкой его краха. Однако кризис нанес удар с другой стороны — в Евросоюзе начал проявляться бюджетно-долговой кризис.

Биржи в 2009-2010 годах не находились в постоянном равновесии. Периоды роста сочетались с полосами падения и застоя. Постоянно то в экономике одной, то другой страны возникали проблемы. Власти старались вовремя выделять деньги корпорациям, чтобы не допускать выхода процессов из-под контроля. Риск начала «второй волны» кризиса существовал все время.

Как же конкретно понимались предоставленные кризисом шансы в этих условиях? В рамках государственной и частной систем возникновение экономических проблем трактовалось как средство выявления недостатков работы[4]. Субсидируя крупные компании частного сектора и способствуя сохранению проблемных банков — их «излечению», власти утверждали, что лишь помогают коммерческим предприятиям устранить недочеты в работе. Под ними понимались: ошибки управления, недостаточное внимание руководства к рискам, просчеты в планах и наличие «излишнего персонала». Сюда необходимо включить слабость контроля менеджмента над исполнением распоряжений, недостаточная, по мнению руководства, интенсивность труда работников и понимаемый как слишком короткий рабочий день, наличие непрофильных активов, непродуманные инвестиции, большие расходы на ресурсы и так далее.

В многообразные «шансы» реализуемые компаниями в условиях кризиса не входит изменение самой модели организации бизнеса и управления. На практике в условиях «посткризисного исправления ошибок» в 2009-2010 годах реализовывалась коррекция старой модели ведения хозяйства. При этом технологические изменения были минимальны. Они не затрагивали основ производственной системы, поскольку цель государственной и частной политики состояла в сохранении инвестиций, а не рывке вперед. В результате такого использования «шансов» глобального кризиса, он не только не миновал, но возникли условия для его сохранения и усиления.

3. Нестабильность: угрозы вместо перемен

После реляций о победе над экономическим кризисом стало понятно, что он остается хозяином положения. Тема глобального экономического кризиса стала активнее дискутироваться, после того как 2011 год сломал установившуюся ранее цикличность. Падение рынков весной сменилось застоем лета. Основным страхом делового мира стал возможный дефолт Соединенных Штатов.

Но после того как банкротство США не произошло, а конгрессмены-республиканцы добились от президента-демократа уступок в вопросах денежной политики (ее ужесточения), на рынках планеты началось новое биржевое падение. Рейтинговые агентства из Соединенных Штатов повели атаку на европейские банки и долговые проблемы стран еврозоны. В результате зимой 2012 года спекулятивный подъем на рынках был куплен уже на европейские деньги. ЕЦБ резко увеличил эмиссию, напечатав порядка 700 млрд евро. С этого момента началось укрепление доллара и ослабление евро. Характерно, что американская валюта за 2008-2011 годы вдвое подешевела к золоту. Этот факт указывает на колоссальные масштабы денежной эмиссии. За счет нее и покупалась хрупкая и недолговечная стабильность.

Разразившийся в 2008 году глобальный экономический кризис (отсчет начала кризисов традиционно ведется по биржевым часам) не случайно оказался настолько продолжительным. Первоначальные расчеты — сделанные еще весной 2008 года — отводили ему не более шести лет, хотя рекордная продолжительность кризисов в период индустриального капитализма составляет около 10 лет. Кризис должен был завершиться по ранним расчетам не позднее 2013 года[5]. Однако даже такой «умеренный» прогноз вызывал в июне 2008 года большое недоверие у российских чиновников высшего ранга. Они — вслед за министром финансов — были уверены в кратковременности надвигающихся затруднений и прочности экономики.

На отрезке времени с 1982 по 2008 годы в мировом хозяйстве не было кризисов имевших продолжительность хотя бы в два года[6]. Стандартные меры по ликвидации товарных излишков на рынке и финансовому укреплению компаний зачастую оказывались достаточными для запуска нового подъема. Характерно, что этот подъем всегда походил на период роста в преддверии пройденного кризиса. Особый характер современного кризиса невозможно раскрыть без изучения цикличности мирового экономического развития как минимум за два последних столетия (http://cloudwatcher.ru/analytics/2/view/44/). Все это требует объяснения причин кризиса и его природы и возможных последствий, без чего невозможно определить реально предоставляемые им шансы.

4. Природа мирового кризиса

Принципиально важным является вывод российских ученых о том, что настоящий кризис является системным — демонстрирующим отжившую неолиберальную модель капитализма. Хозяйство планеты не может дальше развиваться по-старому и стабилизация рынков всякий раз покупается ценой политических решений, что не устраняет проблем в экономике. Всякое улучшение ситуации в той или иной национальной экономике является относительным и зачастую способствует подготовке общего обострения кризиса или ухудшению обстановки в других странах.

Усилия Соединенных Штатов по возрождению индустрии негативно повлияли на другие государства. Сланцевая революция — рост добычи сланцевого газа в США привел к резкому сокращению ввоза сжиженного газа в страну, что обнажило перепроизводство газа в мире и ударило по России. С другой стороны Китай не смог добиться удешевления товаров в ответ на сокращение доходов населения в странах Запада. Ресурсы экономической политики, построенной на соединении систематического снижения реальной заработной платы со стимулированием потребления, оказались исчерпаны еще накануне кризиса. Отечественные ученые еще в первые месяцы кризиса дали ему следующую оценку:

«10) Падение потребления в «старых индустриальных странах» привело к потере эффективности экономической модели, основанной на эксплуатации дешевой рабочей силы в «третьем мире» (дальнейшее снижение товарных цен за счет сверхэксплуатации рабочей силы невозможно, ее ресурсы также почти исчерпаны);

11) Инфляция является одним из проявлений глобального кризиса и порождена изменением баланса между товарной и денежной массой в экономике (обесцениванием значительной части ценных бумаг, жилой недвижимости, а также проявившимся в ходе американского ипотечного кризиса падением покупательной способности населения);

12) Кризис знаменует собой смену понижательной волны в развитии мироэкономики повышательной (как кризис смены волн, он окажется тяжелым и продолжительным);

13) Кризис не завершится, пока не будут сняты породившие его противоречия, а развитие мирового хозяйства не получит новый технологический импульс (прежде всего в инновациях индустрии, что приведет к удешевлению товаров);

14) По итогам глобального кризиса энергопотребление в мире возрастет, возникнут новые способы получения энергии, значение углеводородов упадет;

15) Кризис приведет к разрушению изолированных рынков труда и поспособствует образованию единого мирового рынка рабочей силы;

16) Кризис поспособствует укрупнению глобальных монополий и усилению их роли в мировом хозяйстве (значение среднего и мелкого бизнеса еще более упадет);

17) Кризис приведет к возрождению политики протекционизма, которая станет мощным инструментом глобальной корпоративной конкуренции;»[7].

Перенакопление капиталов, выражаемое как в форме ценных бумаг, так и создании производственных мощностей (излишних по сравнению со спросом) вместе с товарным перепроизводством запустили этот кризис. Роль потребительских, частных и государственных кредитов вторична. Они обслуживали затухание роста, поддерживали потребление выше уровня доходов и сами стали возможны, главным образом, благодаря наличию в руках корпораций огромных излишних средств. Отсутствие интереса у банков к вложению в «посткризисный» реальный сектор имеет вполне кризисные причины: шансы потерять инвестиции, чаще всего, намного превышают возможность их возврата или получения прибыли.

Развитие в мире беспрецедентных за последние десятилетия спекуляций продовольствием в 2010 году продемонстрировало слабость спроса и концентрацию капиталов на перепродаже товаров. Восстановление потерь банковских групп за государственный счет ведет к образованию новых пузырей на рынках, а также в строительстве жилья (характерно для некоторых стран, включая Россию и Германию) или индустрии. Мертвые города и дороги в Китае относятся к этой группе очевидных пузырей. Слабость потребителей непрерывно возрастает благодаря политике «жесткой экономии», нужной для поддержания финансовой сферы. Материальная база кризиса расширяется, несмотря на все более дорого покупаемые краткие периоды оживления.

5. Итоги антикризисной политики

2011 год зафиксировал новую последовательность событий на рынках. Рост сменился падением, а наступившая пауза снова перешла в спад. Только после второй стабилизации стал возможен новый спекулятивный рост. В 2012 году летняя стабилизация после обвала с апреля по июнь соединилась с риском осеннего падения на рынках по образцу прошлого года. Нестабильность стала нормой, как и риск повторения большого падения на рынках — «второй волны» кризиса. И если обвалу 2008 года предшествовал спад в экономике США, то развал экономики Евросоюза стал предпосылкой нового мирового падения.

Якобы предоставленные кризисом возможности исправить частные и национальные проблемы были использованы. Узкое понимание шансов обеспечило сомнительный результат антикризисных решений, как в корпоративной, так и в государственной сфере. Неолиберальный план помочь бизнесу справиться со стихийным бедствием (каковым считался кризис), с прицелом на дальнейшее самостоятельное исправление дел усилиями компаний, обернулся провалом. Меры, призванные повысить эффективность старой модели предприятий и экономики в целом, привели к новому росту затруднений. Увольнения и сокращения заработной платы в еврозоне сузили потребление и не дали «экономным» предприятиям выйти из затруднений. В Греции был в результате разрушен строительный сектор, являвшийся до кризиса самым динамичным в экономике. Банки в этой ситуации стали все больше зависеть от государственной подпитки деньгами. Летом 2012 года в Испании кредитная сфера едва не рухнула.

Антикризисная политика почти всюду на планете, проводимая партией «свободного рынка», была фактически направленно против рынка. Она убивала потребительский спрос, поскольку шансы кризиса понимались как возможность сэкономить на рабочей силе, поставив ее в трудные и менее выгодные для нее условия. Страхи «второй волны» становились в 2011-2012 годах все более обоснованными, что ставит вопрос о реализации подлинных шансов кризиса. Фактически глобальный кризис в 2009-2012 годах так и остался на ранней стадии развития: крах спекуляций начался, но не завершился депрессией — она не началась, зато ползучий спад и нестабильность прочно вошли в жизнь как результат антикризисных мер.

6. Содержание подлинных шансов

Реальные возможности кризиса — это возможности, реализация которых ведет к устранению проблем породивших сам многолетний глобальный кризис. Подлинные шансы кризиса не имеют ничего общего с формальным урезанием расходов компаний и государства. Предприятиям необходимо решить две задачи: резко увеличить производительность труда и снизить себестоимость продукции. Действия частных институтов на протяжении 2009-2012 годов являлись большей частью имитацией поиска решения для этой задачи. Понижение расходов на работников соединялось с попытками повысить интенсивность труда (удлинение рабочего дня или труд без выходных, как на многих фабриках Китая), мелочным контролем над деятельностью персонала, что отражало низкую материальную заинтересованность рабочих в результатах труда. Значительных результатов эта политика не дала. Ее соединение с падением потребления сводит на нет многие частные успехи экономии.

Старая бюрократическая система организации усиливалась, не менялась, и сама — ничего качественно не меняя — старалась пережить кризис. Это был консервативный, выжидательный курс. Между тем, дороговизна ресурсов оставалась одним из главных препятствий для запуска нового мирового экономического подъема по старым правилам. Энергетика сжигания нефти и газа оказалась с 2008 года в кризисе месте с экономикой, построенной на ее основе. Кризис ставил задачу нового технологического переворота: электроэнергия должна была резко подешеветь, а старое сырье должны были потеснить новые материалы. Их синтез в условиях снижения стоимости энергии упрощался. Все это должно было повлиять на организацию и порядок работы предприятий, а заодно норм жизни общества. От государства требовался новый социально-экономический курс. Экономический кризис диктовал, таким образом, и политические перемены[8].

Без большой потребности в изменениях мировой кризис не мог бы затянуться на много лет. Новый антикризисный курс государства должен включать: курс на территориальное и внутренне расширение рынка, его протекционистскую защиту, социально-культурное развитие общества — поддержку науки, медицины, образования. От экономики дешевого труда необходимо перейти к экономике дорогого высококвалифицированного труда. Для революционных изменений в энергетике имеются серьезные предпосылки — работа над новыми способами генерации уже идет[9]. Ожидаемое удешевление электроэнергии позволит намного увеличить область применение робототехники, что вытеснит «трудолюбивого китайца» и заменит человека-робота в индустрии роботом-машиной. В сфере услуг робототехника также позволит уменьшить участие человека.

Общество должно будет перестроиться. Необходимо будет создавать не только высокого уровня специалистов для экономики, но и покупателей. Это с двух сторон диктует необходимость развития социальной сферы. Например, увеличивать штат учителей в школах и преподавателей в университетах можно бесконечно. Большое количество врачей и ученых также является полезным. Общественная сфера должна будет являться не областью частных доходов и увода денег потребителей от товарного рынка (норма для неолиберального капитализма), а бесплатной сферой, финансируемой государством. Ему придется сосредоточить больше доходов, изменив налоговую политику и создав мощный госсектор.  В новых условиях логичным будет сокращение рабочей недели, что даст больше рабочих мест, а также высвободит для человека значительное время, чего требует не только развитие, но и потребление.

Контуры посткризисной экономики нельзя заранее обрисовать четко. Но объективно — вместе с новыми общественными правилами и техникой должны возникнуть новые отношения внутри предприятий. Повышение интеллектуального уровня персонала и появление новой техники создадут в сферах производства и услуг предпосылки для уменьшения степени бюрократизма в управлении. Вертикаль менеджмента может перестать восприниматься как исключительно правильная система для управления. Могут возникнуть как зоны горизонтального принятия решений, так и изменится вся система управления от бюрократизма в сторону демократизации.

Изменения в экономике и в сфере управления отдельными предприятиями должны начаться еще до завершения мирового кризиса. Вероятно, они станут лучше осознаваться как необходимые уже на новом его этапе, после перехода от падения в фазу депрессии. Пока же далеко не все уроки кризиса извлечены, а сам он еще только готовится ко второй своей острой фазе. Депрессия, вероятно, начнется после нее, то есть после краха всей политики сдерживания кризиса — борьбы с его финансовыми симптомами, а не основными источниками. Тогда подлинные шансы удастся использовать.

Кризис изменит модель мировой экономики. Вместе с ней изменятся подходы к управлению и принципы принятой трудовой организации. Однако для того, чтобы широко предложить новые модели управления и учета результатов труда, необходимо проанализировать старые методики. Кризис же в ближайшие годы продолжит подталкивать мир к переменам. И чем раньше будут использованы его шансы, тем быстрее начнется новый экономический подъем.